— Я говорил механику…
— Запишите фамилию механика, номер машины, — обернулся Балтин к Мансуру Давлетовичу. — А вы, — обратился он к водителю, посмотрев на часы, — если вы не увезете раствор через час…
— Просил ребят, буксира ни у кого с собой нету, троса дома пооставляли.
— Повторяю: через час. И трос найдете, и попутную машину. Иначе будете за раствор платить!
Балтин больше не сел в машину. Шоферу, Володе, сказал несколько слов и, не оглядываясь на нас с Мансуром Давлетовичем, — поспеваем ли мы за ним, — пошел пешком.
— Вот как не повезет с утра… — водитель самосвала пожаловался мне напоследок. — Надо же нарваться на самого Балтина…
Открылась перед нами обычная картина обычного строительства. Стена, поднимаемая кладкой вперемежку из красного и серого кирпича. Если это училище, то первый этаж — вот он. Готов. И вокруг царил тот беспорядок, который можно увидеть только на стройке. Битый кирпич, куски толя, щепа, цементная пыль. С глубоким накатом дорога, огибающая угол строящегося дома, раздвинула на стороны все, что могла раздвинуть: ящики, доски, железные сетки, металлическую арматуру, мотки проволоки, лопаты, старые скаты от самосвалов — все это и обрамляло дорогу, было ее барьерами, ориентирами. Ну, все, все походило на обычную стройку, которую трудно отличить от другой такой же, похожей на эту, как две капли воды.
Но какая-то невидимая для меня деталь овладела-таки вниманием Балтина. Тихо постоял он, посмотрел в пустующие оконные проемы, поверху перекрытые уже балками. Тихо пошел к вагончику, ощетинившемуся проводами освещения, телефона и, по-видимому, местного радио.
По крутой лестнице поднялись мы с Мансуром Давлетовичем, вслед за Балтиным, в передвижную конторку прораба.
Прораб был молодой человек, высокий и худощавый, с впадинами на щеках, хотя, впрочем, как мне показалось, и довольно жилистый. Вообще, по простецкому виду могла показаться вся его жизнь, пусть додуманная, не без погрешностей. Скорее всего, это был один из увлеченных идеей молодых людей, которые материальным благам не придают большого значения. Одежда на них та, что лежит на прилавке магазинов и висит на виду всех и каждого, может быть куплена и сегодня, и завтра, и послезавтра с получки ли, или по подсказке товарищей. Парням этим, увлеченным идеей, кажется все равно: успели ли они сегодня позавтракать, пообедать, или хотя бы выпить бутылку кефира, или не успели — им это все равно, им не до таких мелочей, на которые, в общем-то, наплевать бы с самой верхней полки, кабы не заведен был на этот счет у людей железный порядок. Люди такого сорта, как замечено, надежные работники. Их или ждет головокружительная карьера, или, что бывает чаще всего, опираясь на них в непостижимо трудных делах, самих-то их чаще и не замечают, как не замечают очков на носу, как трубки во рту курящие люди, и, оставаясь всю жизнь исполнителями чужой воли, они сроду не посетуют на свою судьбу. Прозвище у таких людей — двужильные. Или что-нибудь в этом роде. Потому что, помимо их не очень крепких, но надежных плеч, ничего другого за ними не числится. И когда болеют они, не видит никто, да и болеют ли вообще? Зато если вдруг выходят из строя, мгновенно, непостижимо вдруг, то товарищи по работе отчего-то покачивают головой и виновато вздыхают: какой был человек! Кабы знать, что уязвим тоже…
