— Эх, задержался. Поди, меня председатель уже хватился. Вы ему ничего не рассказывайте, ругать будет…
Пока Федот переодевался, у нас разгорелся спор. Вернее, спорили Маша и Рябов, а мы только поддакивали одному, возражали другому. Рябов доказывал, что Федот не мог добиться таких результатов без тренировки, а Маша стояла на той точке зрения, что Федот — необыкновенный самородок, что у него талант.
— В деревне всегда были таланты. Я слышала, что еще в старое время в цирке выступал один борец. Он вызывал любого из публики, и никто его даже с места не мог сдвинуть, а потом вышел один колхозник — и бац его на лопатки… Чего вы смеетесь? Не верите?
— Да нет, Маша, верим. Этому верим, а вот тому, что в старое время были колхозники, не верим. Точно знаем — не было их.
— Вечно ты, Рябов, к словам придираешься. Ну не колхозник, а крестьянин, какая разница?.. — обиделась Маша.
— Это как же нет разницы? — спросил вдруг кто-то густым басом. Мы обернулись и увидели высокого человека в белой косоворотке и армейских брюках, заправленных в сапоги. Это был председатель колхоза «Красная заря».
— Большая выросла, спортом занимаешься, а какая разница между советским колхозником и старым крестьянином не знаешь. Стыдно.
Председатель говорил по-отечески, ласково, но очень внушительно. Маша сделалась пунцовая, но, как это часто бывает с застенчивыми людьми, стараясь выйти из неловкого положения, сама на него накинулась:
— А вы? А вам? (Она, наверно, хотела сказать: «А вам не стыдно?» — да вовремя спохватилась.) Почему вы ругаете его за то, что он бегает. А у него талант! Он сто метров прошел за одиннадцать и семь… Понимаете?
— Как это одиннадцать и семь? — вдруг посуровев, спросил председатель.
— Он пробежал сто метров за одиннадцать целых и семь десятых секунды, — пояснил председателю наш инструктор.
— Что? Одиннадцать и семь десятых? — удивленно протянул председатель.
— Да! У него талант. Он самородок. А вы его ругаете… — не унималась Маша.
— И еще не так буду ругать. Где он? Федот!
Председатель так зычно позвал своего шофера, что тот мигом выскочил из раздевалки уже в брюках и рубашке, но еще в тапочках.
— Здесь я, Степан Иванович.
— Иди сюда. Иди, иди… Ну, говорят, ты бегал?
— Да…
— Одиннадцать и семь десятых?
Федот посмотрел на председателя и виновато пожал плечами.
Степан Иванович кашлянул, положил на лавочку свой портфель, прикрыл его кепкой и тихо скомандовал:
— На старт!
Шофер торопливо стащил рубашку и брюки. На нем оказались черные трусы и белая майка. Швырнув одежду на руки оторопевшей Маше, он выбежал на дорожку.
