Но как обыкновенно бывает, среди такой массы, как наша, появились и хулиганские элементы. Это воронье стало организовываться в группы. В самом Тасееве они ходили по домам и занимались вымогательством у населения, особенно у зажиточной его части — местных торговцев.
Штаб решил принять против них самые строгие меры, и первая же попавшаяся группа была расстреляна.
Во всех наших войсках находилось пять человек офицеров — бывших эсеров, бежавших при разгоне Директории>{20}. Один из них был у нас назначен начальником кавалерийского отряда, остальные никаких руководящих должностей не занимали. Так как наше восстание происходило под лозунгом восстановления Советской власти и руководилось большевиками, то за этими людьми как представителями другого лагеря был установлен строгий надзор. Как и следовало ожидать, при наступившем сравнительно затишье они первые морально разложились, начали вести разгульный образ жизни и пьянствовать.
Им было указано, что они, ведя такой образ жизни, не минуют серьезной ответственности. Зная, что мы шутить не любим, и боясь последствий нашей угрозы, они решили устроить заговор. Мы же, предвидя это, нарочно в их присутствии обругали и выгнали одного из наших товарищей. Считая его обиженным нами и, следовательно, сочувствующим им, они, не опасаясь его, начали обсуждать план побега к Колчаку.
Вырваться от нас было очень трудно, а пройти на лыжах они не могли. Тогда они разработали план, состоявший в том, чтобы устроить в Тасееве контрреволюционное восстание и тем искупить свою вину перед Колчаком. Как всегда бывает, каждая группа всегда находит сочувствующих, так и здесь, правда, небольшое количество, нашли и они.
Они решили сначала отравить Астафьева и меня, для чего приобрели флакон яду. С Астафьевым они полагали легко справиться, так как с ним можно было встретиться в частной обстановке и «в товарищеской беседе» или за выпивкой подсыпать ему яду. В этом отношении труднее дело обстояло со мной, так как вина я не пил и на вечеринках не бывал. Тогда они решили меня застрелить через окно в то время, когда я сижу в штабе. Это решение должны были привести в исполнение в течение двух дней. В том случае, если им не удастся заманить Астафьева на беседу, решили и его убить немедленно после того, как разделаются со мной. Так нам было доложено товарищем, поставленным для наблюдения за офицерами.
Из осторожности, желая точно проверить полученные сведения, мы несколько помедлили с арестом. Убедившись же окончательно в правильности донесений, мы решили арестовать их. Было арестовано всего шесть человек, в числе которых и наблюдавший за ними товарищ. Когда они по одиночке были доставлены в штаб, то при допросе вначале не сознавались. Но когда их уличили и каждому указали, что именно, когда и в каком месте ими было сказано то-то и то-то, они начали сваливать вину друг на друга и в конце концов обвинили во всем некоего Сперанского, выставив его инициатором. Этот Сперанский был при Керенском, кажется, председателем губернского земства в Перми. Из пяти человек четверо были расстреляны. Так был ликвидирован заговор, после чего мы организовали еще более бдительную конспиративную разведку.
