Мы пошли в комнату, где уже был накрыт стол. Кроме стола, в комнате стоял еще большой книжный шкаф, широкая самодельная тумбочка для радиолы и допотопная никелированная кровать с шарами и тюлевым покрывалом. Я сразу же подумал, что на такой кровати может спать только старушка.
— А где же вы спите? — спросил я. — На кухне?
— Да. А ты откуда знаешь?
— Я тоже сплю на кухне. У нас квартира такая же, как у вас, только еще есть маленькая комната. В маленькой комнате спит мой старший брат. Папа в большой, а я на кухне. Я сначала тоже спал в большой комнате, а потом мне надоело.
— Абсолютно та же ситуация, — сказал Леонид Витальевич. — Мама! Ты долго еще?
— Сейчас, сейчас! — Глафира Павловна заглянула в комнату. — Что, скучно вам без меня? Не о чем поговорить в мужской компании? Ты бы, Леня, музыку поставил. Мы на днях тут Баха купили. Такое чудесное исполнение, просто прелесть!
— Мы не хотим музыки, — сказал Леонид Витальевич, — мы хотим есть, пить и веселиться.
— Ну хорошо. Я сейчас.
Глафира Павловна ушла на кухню, а Леонид Витальевич включил проигрыватель. Заиграла какая-то скучная однообразная музыка.
— Это что?
— Это прелесть, — сказал Леонид Витальевич. — Мама считает, что я страшно люблю Баха, только сам об этом не догадываюсь. Она убеждена, что такую великую музыку можно понять только на десятый раз. Это восьмой.
— Ну и как?
— Пока не поддаюсь. Если ты не возражаешь, я все-таки сниму эту музыку.
Леонид Витальевич выключил проигрыватель и опять стал звать Глафиру Павловну.
— Сейчас, сейчас, — отозвалась она, уже входя. В руках у нее было большое блюдо с чем-то мучным и горячим. — А вот и ленивые вареники. Прошу всех к столу. Они вкусные, только пока не остынут.
— А мы им не дадим остыть, — сказал Леонид Витальевич.
Он налил Глафире Павловне в крохотную рюмку на длинной ножке, себе в стакан почти половину, а над моей рюмкой задумался.
— С одной стороны, закон гостеприимства, — сказал он, — а с другой стороны, не могу же я пьянствовать со своим учеником.
— Дай-ка мне, — сказала Глафира Павловна, — вот я ему капну, лишь бы было чем чокнуться.
Она налила мне совсем немного, мы все чокнулись, и Леонид Витальевич сказал:
— Ну, мама, за тебя.
— За ваше здоровье, — сказал я.
При слове «здоровье» Леонид Витальевич улыбнулся.
— Ты нарушил табу нашего дома. Теперь, чтобы искупить свою вину, тебе придется съесть, по крайней мере, половину вареников, Ну давай. Налегай!
Уговаривать меня не пришлось. Леонид Витальевич был очень доволен.
