— Но у него же есть дочь, — сказал я. — Неужели она?..
— Мы ей когда-то от партбюро письмо написали. Ты знаешь, что она ответила?
— Ну?
— «Ненавижу этого тунеядца. Он мне испортил жизнь, и чем хуже ему теперь живется, тем больше я радуюсь. Никогда не надо прощать паразитам. Это мой принцип». Вот тебе и «неужели».
— Сволочь! — сказал я.
— Обыкновенный глупый человек, — сказал папа. — Впрочем, это одно и то же. Сволочь — это как правило тот же дурак, только с принципами.
— А у тебя разве нет принципов?
— Так я же не дурак, — сказал папа. — А впрочем… Если заложить меня в твою машину, еще неизвестно, что она покажет.
— А если заложить в мою машину дядю Федю, неужели она не сможет придумать ему никакой подходящей профессии?
— Тут и машина не нужна, — сказал папа, — его призвание — возиться с детишками. Если бы он работал воспитателем в детском саду или даже нянькой а яслях, это был бы золотой специалист. Я в своей жизни не видел человека, которого бы дети так любили, как его. Когда кому-нибудь из наших сотрудников нужна на один вечер нянька, обязательно зовут дядю Федю.
— Значит, все-таки существует работа, с которой он может справиться?
— Конечно, существует. Но где ты видел, чтобы в яслях нянькой работал старик? Пойди он наниматься на такую работу, его же засмеют. Вот так и мается. Кстати, ты как к нему относишься?
— Вполне хорошо.
— Купи как-нибудь ему пачку табаку. Только не «Капитанский», а вот знаешь такой — «Ялта». Рубль тридцать семь копеек.
— А зачем?
— Просто так. Ему будет приятно.
Табак я купил на следующий же день, но отдать его дяде Феде у меня не хватило духу. Так я и носил его в портфеле.
— Ну! Что-то нелюбопытен ты. — Папе не нравилось, что я сижу в его кабинете. — Походил бы по цехам, посмотрел бы!
— Я уже ходил.
— Ладно, — сказал папа, — вот я сейчас немного освобожусь, и мы что-нибудь придумаем.
В папином кабинете было два стола. За одним, где стояли телефоны, сидел он, а за другим, где лежали подшивки старого «Крокодила», сидел я. Мне интересно было смотреть, как папа работает. Здесь он был совсем не такой, как дома. Все говорили с ним уважительно и называли по имени-отчеству.
— Евгений Эдуардович! Вот то-то, то-то и то-то. Как же нам быть?
— Вот так-то и так-то, — отвечал папа, почти не задумываясь. — Сделайте это так. А это вот так. Через полтора часа, пожалуйста, доложите.
Мне нравился папа в новой для меня роли, но мне не нравился тон, которым он разговаривал с людьми. Я сказал ему об этом.
