— Нет.
— Там и твоя фамилия.
— Это с какой же радости?
— А ты пойди посмотри.
На следующей перемене я пошел в дальний конец коридора. Там возле пионерской комнаты на общем щите висела наша стенгазета. Вообще-то это была не газета, а просто одна карикатура. На листе ватманской бумаги цветными карандашами был нарисован большой тощий боров с длинными белыми ресницами. Тремя лапами он опирался на парту, а четвертую тянул вверх. Изо рта у него вылетали слова; «Я! Я! Можно мне?» Ниже рисунка были стихи:
Кто кричит лишь я да я,
Пусть узнает здесь себя.
В самом низу листа шла коллективная подпись:
«Главный редактор и художник С. С а я п и н.
Стихотворный фельетон С. М о к р и н о й.
Карикатура сделана по мотивам высказываний Р. М у р о м ц е в а».
Возле щита толпилось много ребят из младших классов.
— А кто это — свинья? Это про кого?
— Это про Плотникова. Не знаешь, что ли!
Слава прохаживался тут же.
— Ты что это делаешь? — сказал я. — По мотивам! Ишь ты, композитор какой нашелся!
— А что? — сказал Славка. — Ты же сам говорил, что у него ресницы, как у свиньи.
— Это не твое дело, — сказал я. — Я к Ваське отношусь хорошо, поэтому могу говорить что угодно.
— Ты же не был, ты ничего не знаешь, — сказал Славка. — Знаешь, как он себя вел! Хамство — и все! Разве я один так думаю? Весь класс так думает. Впрочем, ты всегда стараешься показать, что ты особенный. Весь взвод идет не в ногу, только ты один в ногу.
Зазвенел звонок.
— Ну ладно. Об этом мы еще поговорим.
Странная штука! После пятого класса каждый год на каком-нибудь сборе или собрании обязательно говорят, что я оторвался от коллектива.
Честно говоря, я уже к этому привык, но мне все равно неприятно. Хуже нет, когда не понимаешь, за что тебя ругают.
Ну, допустим, я не очень активный. Это правильно. Но разве я один такой в классе? Вон и Галка Серегина неактивная. И учится хуже меня. А ее почему-то не ругают. Не говорят, что она оторвалась от коллектива. Если так подумать — все у нас с Галкой одинаково: она не любит ходить в культпоходы, и я не люблю. У меня нет поручений, и у нее нет. Да и разве одна только Галка? Если так рассуждать, как они рассуждают, то может получиться, что чуть ли не весь класс оторвался от коллектива!
— Муромцев! Ты что, уснул?
Я так задумался, что даже не заметил, как очкастый подошел к моей парте.
— Где твоя тетрадка? Почему не пишешь?
— Извините, Леонид Витальевич, сейчас буду писать. Я просто задумался.
— На моих уроках задумываться не советую, — сказал очкастый. — Ты и так много пропустил. А почему сидишь один? Вы с Плотниковым поссорились?
