Краюшкой хлеба появился островок, и лодки со всех сторон уткнулись в него, словно стая рыб. Чуткие узкие листья ивняка затрепетали, будто потекли по ним зеленые и седые потоки. Наша лодка вторглась в песок; гитарист выпрыгнул первым, протянул руку девушкам. Я насадил весла на цепь, подергал замок, Федор поднял корзинку с припасами.
Катя принялась хлопотать у корзинки, мы набрали хворосту, подкинутых волнами досок и палок, заживили костерок. Потянулся кверху сизый на закатном солнце дым, сливаясь с другими дымами.
— Купаться, — гаркнул гитарист.
Девушки остались у костра; мы разделись за кустами, полезли в воду. Теплой была вода, подхватила тело, обняла, лениво разнеживая. Я приподнялся: там и сям виднелись черные, русые и белые головы; а на берегу, у самой воды, стояла Катя, козырьком ладони заслонив глаза, и смотрела в мою сторону. Солнце просвечивало ее, и мне показалось, будто вся она соткана из розовых лучей. Я зажмурился, ушел под воду, а когда вынырнул и протер глаза, Кати уже не было…
К нам на огонек подбирались знакомые. Гитарист настроился, густо покашлял и раздумчиво проговорил:
Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль;
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.
Динь-бом, динь-бом…
Слышен звон кандальный, —
откликнулись высокие голоса.
Динь-бом, динь-бом,
Путь сибирский дальний…
То жалобно, то гневно ширилась песня, захватывая весь островок:
Динь-бом, динь-бом —
Слышно, там идут,
Нашего товарища на каторгу ведут…
Катя не пела, глядела на костер расширенными зрачками, словно застыла в удивлении.
Сникало солнце, ложились на залив длинные тени, осторожно всплескивала волна, набегая на песок. Темнела, темнела вода, осыпали ее синеватые звезды. Сестра положила голову Кате на колени; а та все сидела неподвижно, закрыв глаза; и черты лица ее казались жесткими в бликах угасающего костра.
Иные заводские парни лихо и ловко обходились с девушками, а потом хвастали своей доблестью, мусоля подробности. Да и в прежней бродячей жизни своей нагляделся и наслушался я всякого. Но зараза не пристала: я думал о Кате стыдливо и робко, не помышляя даже, что будет между нами хоть какая-то близость. И совсем уж не мог я предугадать, тайком разглядывая ее в брезге рождающегося утра, что скоро мы навсегда расстанемся.
Она открыла глаза, туманно на меня посмотрела, позевнула, не разжимая губ, разбудила сестру, вскочила сама.
— Вставайте скорее, — скомандовала она. — Уже светло!
Зашумел, засуетился островной лагерь, будто ожил среди воды муравейник. Лодки построились в несколько рядов, зажурчала туманная, молочная вода.
