Царь в ярости хлыстнул себя по ноге золотым цепом, так что Моисей запнулся на полуслове.
— Ты что же делаешь, получив наше доверие? Погубить нас желаешь?
— Отче, я только…
— И с каких это пор, ты меня, наместника богов, перебивать отваживаешься? — на лице фараона широко раздувались покрасневшие ноздри, на шее напряглись все жилы. — Не знаешь что ли, какие жертвы богам ежедневно приносим, чтобы милостивы они были к земле Египетской? Отвечай, когда сам государь тебя спрашивает! — заорал Сети бешеным криком.
— Знаю, отче, — едва слышно прошептал Моисей.
— А, может, не ведомы тебе древние установления, самим Амоном дарованные?
— Ведомы, отче.
— Так повтори, что в завете Амоновом сказано!
Моисей, готовый сойти хоть в темное Осирисово царство, лишь бы немедля кончить эту муку, заикаясь, заговорил:
— Доблестью побеждай… а не хитростью… не засадами и не схватками ночными… не бегством притворным и ударом по неприятелю неожиданным… Войну не начинай объявления ее прежде… но, напротив, оповещай заранее… о часе и месте битвы предстоящей.
— Так где доблесть войска египетского? В спину ударе коварном? — не было предела фараоновой ярости. — Где честь твоя? Что боги скажут на деяния эти? Сколько жертв принести надобно будет, чтобы гнев их умилостивить?
Сети тяжело опустился на трон, погрузившись в нерадостные думы и устремив вдаль грозный взгляд. Моисей стоял, не двигаясь, затаив дыхание, боясь лишним шевелением вновь царский гнев вызвать. А фараон, забыв о непутевом сыне и обернувшись к Везиру, начал твердым голосом отдавать приказ:
— Послов нубийских щедро златом одари. Прикажи крепость ту — свидетеля позора и бесчестия нашего — дотла сжечь. А чтобы царь нубийский зла не держал, для него новую построй, на границе владений Египетских. Все ли ясно, что делать надобно?
— Да, повелитель, тотчас приступим, — Везир опять склонился в глубоком поклоне.
Моисей с трудом перевел дыхание, радуясь, что на миг оставлен без внимания. Радость, правда, оказалась недолгой.
— А ты, Моисей, поедешь лично к царю нубийскому прощения просить. В знак раскаянья искреннего и союза прочного, дочь его в жены возьмешь. Истинно, истинно говорю, именем Амона-Ра — Верховного Бога нашего! — фараон хлопнул в ладоши, окончательно утверждая свое решение.
Моисей мгновение не понимал, что происходит. А когда дошел до него размер огромной напасти, упал в ноги великому фараону, о страхах всех позабыв.
— Отче, прошу, не делай этого. Я ведь черную нубийку в глаза-то не видел ни разу. Как же могу жениться на ней?
