За «корветом» сидели хиппи, облокотившись на разноцветные ранцы с алюминиевыми застежками (такие ранцы легки и удобны в пеших путешествиях). Среди усталых, бледных молодых лиц Корм сразу же выделил мужчину с медной гривной, надвое делившей его чистый лоб и стягивающей его волнистые седеющие волосы.
Мужчина поднял к нему тонкое, энергичное лицо, и Корм ощутил, как его с ног до головы обжег знакомый холод: он, в который уже раз, был изумлен не столько своей похожестью на него, сколько тем, что именно таким он предстает в своем собственном воображении. Он был белым, этот мужчина, с многолетним тропическим загаром человека, живущего под открытым небом, сухой и мускулистый. В его светлых пронзительных глазах тлело мнимое спокойствие сильных, опасных идолов, в поисках которых хиппи рыскали по всей стране — для того, чтобы им подражать. Его куртка и джинсы, хотя и вытершиеся на локтях и коленях, были какими-то особенными, с бесчисленными серебристыми заклепками, грубыми и стильными одновременно. Закатанные рукава открывали сильные руки с набухшими венами.
— Привет! — сказала Дэби Лин, языком засовывая подальше в рот жвачку, чтобы не мешала говорить.
Девушка, сидевшая напротив мужчины с медной гривной, резко повернула голову, ее короткие волосы отлетели при этом в сторону. И по тому, как она откинула голову, по лебединому изгибу худенькой шеи и по тому, как раскрылось его сердце, Корм почувствовал, что она — рядом, близкая, единственная.
— Дэби Лин!
— Люсиль!
Девушки обнялись. В наступившей тишине слышался рев марвиновского магнитофона и удары по мячу на баскетбольной площадке на той стороне канала.
— Корм!
Люсиль, оторвавшись от Дэби Лин, сделала шаг к нему. Руки ее были слегка раскинуты — казалось, она готова была его обнять.
«Вот сейчас! Вот сейчас!» — следил за ней Корм.
Люсиль неуверенно улыбнулась. Она сунула руки за низкий ремень джинсов — далекий, почти забытый и в то же время до боли знакомый жест! — и стиснула свои узкие бедра.
— Привет, Корм! — промолвила она почти шепотом.
Неожиданный спазм сморщил уголки ее губ, прочертил две-три полные горечи морщинки, которые тут же исчезли.
Они не обнялись. Люсиль не вынула рук из-за пояса, не сделала второго шага — они и так были совсем рядом; Корм стоял неподвижный, непроницаемый, ощущая, как неведомый холод стягивает его лицо.
Бескровный колокол в груди раскачивал мир, и гул его безмолвно извещал об упущенном мгновении.
— Это Корм Торнтон, Джой! — повернулась Люсиль к мужчине с гривной. — Я говорила тебе о нем.
