В домике Фриды было чисто, тесно и как-то тускло. Как будто всё вокруг покрывал густой слой пыли, хотя никакой пыли не было. На стенах висели репродукции картин, выпущенные в 1866 году, а обои настолько выцвели, что трудно было разглядеть, что на них было изначально изображено.
Фрида, как вошла, так и упала на кровать.
- Ничего-ничего, - продолжала бормотать она, - сейчас я немного отдохну, мы с тобой помоемся, пообедаем...
Франц смотрел на её позеленевшее лицо и закрытые глаза и его охватывал страх. А что, если Фрида умрёт? Только что вновь обретённая мать может оставить его? Франц заметался по тесному помещению, побежал в кухню, заметил ведро с водой и железную кружку, набрал воды и побежал обратно к Фриде.
Она уже сидела, и щеки её постепенно теряли пугающий зеленоватый цвет.
- Какой ты молодец, - слабо улыбнулась Фрида, принимаю у Франца воду, - спасибо, мой милый.
После она уже спокойно и буднично, почти не запинаясь и не заикаясь, объяснила Францу, что сердечные приступы после контузии у неё случаются. Такой приступ может вызвать любое потрясение, даже приятное, но такие приступы не страшны. Нужно просто полежать несколько минут и всё проходит. Говорила она это так спокойно и убедительно, что Франц поверил и перестал волноваться.
Фрида вымыла Франца с большом корыте, поменяв воду раза четыре, обстригла его спутанные вихры, а оставшийся на голове ежик чистых волос намазала каким-то пахучим средством. В этот вечер они долго сидели за чаем, и Фрида подробно расспрашивал мальчика о его жизни в приюте, о том, почему он оттуда ушёл, и как жил после.
Франц рассказывал о многом, но инстинктивно старался избегать тем, которые, как он считал, могут быть неприятны его названной матери. Только один раз он ошибся, когда рассказывая историю Бруно Вальтера и, разумеется, не признаваясь в своей роли, допустил фразу:
- Я рад, что всё закончилось справедливо. Бруно получил то, что заслужил.
Лицо Фриды стало встревоженным и немного недоумевающим:
- Франц, ты и правда считаешь, что люди заслужили только справедливость?
- Конечно! - убеждённо ответил мальчик.
- Подумай, хотелось бы тебе, когда бог призовет нас всех к себе, получить только справедливость? А как же милосердие?
Франц из этой фразы не понял ничего, кроме того, что Фрида почему-то стала вдруг недовольной. Он мысленно пообещал себе никогда больше не говорить Фриде о Бруно Вальтере. А Фрида смотрела на своего подросшего малыша и с тревогой думала, какой отпечаток наложили на его характер эти долгие годы их разлуки, и как теперь этот отпечаток может проявиться.
