– Да ты что? Это с Витькой, что ли? А Машка куда глядела?
– Да каким Витькой… С этим, как его… Михалыч, который – из соседней деревни – хозяин магазина ихнего.
– Да, ну-у? Так, у него ж баба есть… И детки…
– Ну, есть… Аж трое… А эта-то не рожавшая – считай, как с молодухой, понимаешь?
– Вот же ж кобель, а…
– А хитрющий – бабу зацапал, мужика ейного схоронил и бизнес его туда же. Теперь один на всю округу торговать будет. Цены задерет, мама не горюй! И ведь будем последние копейки носить…
– Да куда уж деваться… Ох, Господи Боже!
Бабы перекрестились, а в настороженных глазах у каждой, бегущей строкой отражалось – «слава всевышнему, это не мой… Прости Господи!»
А молодежь старательно соблюдала рамки приличия стоя позади всех, но нет-нет раздавались шлепки, взвизгивания и смешки, потом кто-то выразительно «шикал», затем короткая пауза и новый брызг сдавленного смеха.
Володя мялся поодаль от всей процессии – бледный и осунувшийся. Много курил и ни с кем не общался. Лишь искоса бросал взгляды на Алку, которая теперь была так невыразимо далека и такая чужая, стоя всего в паре десятков метров. Прямая и гордая, а в глазах не единого намека на скорбь или страх – будто, весь процесс никак ее не касался, и что она лишь случайный свидетель чужого горя, а ни как не прямой его виновник.
А ведь она была такой милой и наивной – на грани глупости, в своем очаровании – маленькая деревенская девчонка-продавец. Как он любил обнимать ее, прижимаясь всем телом, отчего чувствовал себя таким большим и значимым – а она, с таким серьезным видом слушала его демагогию о жизни; задавала наивные – несуразные вопросы; а еще так по-детски складывая губки бантиком и плаксиво дулась от обиды, если он ненароком задевал ее острой мужицкой шуткой.
Вовка дарил ей уверенность, а в ответ обретал пьянящее чувство значимости – она верила, что нужна ему, а он понимал, как важен для нее. И с каждым поцелуем, с каждым объятием и после очередной близости, чувство собственной важности росло в нем, раздувая, как теплый воздух – воздушный шар. И шар пари́л высоко в небе, над воздушными замками из облаков, а теплое летнее солнце освещало девственно-чистый горизонт…
Пока она не накинула на него веревку и не стравила на землю, прочно привязав и навалив на него глыбы страха… Нет больше шальной свободы – он просто был средством; никакой наивной простоты – у детской игры оказался взрослый сценарий; и нет больше лёгкости – тяжким гнётом давит камень преткновения на грудь…
