Бывали случаи, когда какому-нибудь клиенту не на шутку били гормоны в голову, что он терял горизонты и переходил невидимую грань дозволенного – становился слишком навязчивым, требовательно-настойчивым, или не дай бог начинал давать волю шаловливым ручищам – тогда, огромные Алкины глаза, в одно мгновенье менялись: со светло-голубого отблеска лазурной волны, на райском песчаном пляже, до цвета сине-мутной пучины бушующего океана, а голос, из мягкого— звонкого колокольчика, переходил в тональность глухой и шершавой стали железнодорожного бруска рельсы, по которому с резким стуком били ржавым костылем, оповещая о начале рабочей смены на заводе, где-то в глубине серой промзоны. Это был не голос, а вибрация безысходности, крепкой рукой сжимающей горло радужной и липкой сексуальной фантазии, которая ароматной струйкой так и вилась из еще ничего не подозревающей Алкиной жертвы. Трубный зов, взывающий к чему-то темному и бескомпромиссно жестокому в глубине магазина:
– Батя! Ба-а-ать…
И вот уже в симпатичной руке светлого ангела, появлялся небольшой топорик – черный, в буро-красных пятнах, со сверкающей полосой острозаточенной кромки. А сам магазин представал перед беднягой совершенно в ином свете – мрачная полутемная пещера, в недрах которой что-то скрипело, двигалось и пыталось выбраться наружу. Жуткое нечто отзывающееся на оклик «Батя».
– Он сейчас с похмелья – злющий как чертяка. Весь мир ненавидит… А я малолетка – он за меня, вообще, порвет, – скрипел настойчивым шепотом белокурый ангел из ада, и тут же резко – Ба-а-ать!!!
Что-то с грохотом упало совсем близко, прямо за стенкой.
– Да че ты?.. Я ж просто…Да ладно… – мямлила, заикаясь жертва, пытаясь подыскать нужные слова, в суматохе ужаса. – Да не надо… Я понял…Да че ты…
И через секунду старая дверь громко хлопала, за выбегающим человеком.
– Вы сдачу забыли! – Звонкий голос как ни в чем не бывало окликивал ретировавшегося покупателя. За прилавком снова стоял милый белокурый ангел, со светло-голубыми глазами и пухлыми губами бантиком. Топорик для мяса возвращался на разделочную доску и Алка шла в подсобку собирать пивные ящики, которые рассыпались, когда она дергала за веревку под прилавком, пропущенную по полу через сантехническую трубу в подсобное помещение, где конец веревки привязывался к нижнему ящику, а вокруг него стояли несколько таких конструкций – так можно было дергая, ронять по несколько штук. Страшный «Батя» так и не вылез, и не потому, что его не было, а потому, что уже второй год он был в вечно пьяном коматозе и редко из него выходил, и лишь только для того, чтобы мольбой или хитростью завладеть очередной бутылкой любого пойла с градусом.
