Что я скажу Иоланте? Что деру глотку, лишь бы слышать ее красивое имя? Еще, чего доброго, подумает, будто я смеюсь над ее городским именем. Забавно, что деревенские кумушки вытягивают носы, обнюхивают это имя, словно прогорклое масло. Какое-то не такое оно им, не христианское.
Может быть, они завидуют Иоланте, что у нее такое имя? У них у самих-то имена скучные, тусклые: Пранци́шка, Роза́лия, Те́кле… Нет, Текле — красивое имя, хоть и старинное. Моя мама — Текле!
Что сказать Иоланте?
Не знаю, не знаю, а бегу запыхавшись, и в сердце еще горячее закипает то, чего не высказать словами…
До сих пор у меня не было мечты. Ни одной! Все свои желания я выбалтывала раньше, чем успевала сама в них разобраться. Выговорюсь, выговорюсь, бывало, и снова пуста́. Как та крынка, в которой мама несколько дней собирает сметану, а потом вымоет, высушит так, что даже блестит.
Не одна я была такой крынкой — многие ребята и в Гургждучай, и в Гургждай такие. Сказать по правде, никто из нас не умел мечтать, пока нас учила Станчике́не — теперь она приемщица молока на гургждайском пункте. Станчикене вовсе не мечты интересовали — только корова, свиньи, куры. Выбежав из класса посреди урока, она в галошах на босу ногу шлепала в хлев. Там похрюкивал боров, визжали поросята. Из хлева учительница возвращалась злая, озабоченная.
— Второй день не жрет поросенок… — громко вздыхала она. — Может, посмотрели бы, бездельники?
Нам всегда нравилось лечить поросят Станчикене. Оставив раскрытые тетради, мы гурьбой бежали в хлев. За добрый совет учительница ставила пятерку. Если в это время была география — значит, по географии, если литовский — то по литовскому.
Поэтому на первых порах нам было скучновато на уроках Иоланты. Мы все надеялись, что и новая учительница заведет какого-нибудь поросенка, но не тут-то было. Ее волновали не поросята, а какие-то совсем непонятные вещи…
Иоланта — и имя-то у нее было неслыханное! — встряхнув своими красивыми, вьющимися волосами, прикладывала палец к губам, чтобы все успокоились.
— Смотрите, летит самолет, — говорила она прерывистым голосом. — Вы любите смотреть, как летит серебряная птица?
— Любим, любим! — наперебой кричали мы.
— Так знайте, дети, сначала в синий простор взлетел не самолет, а смелая мечта… Мечта человека о крыльях, которым не страшны никакие бури!
Мы не всё понимали из красивых слов Иоланты, но тоже волновались вместе с ней. Нам казалось, что мы вообще впервые видим самолет. А уж сколько мы их повидали! Может быть, и этот не взлетел бы для нас, если б не мягкий, дрожащий от волнения голос учительницы.
