И ночью мне снился мой волшебный корабль. Может, это был даже не корабль, а самолет? У него были крылья, блестящие, как стрекозиные крылышки.
«Почему ты как стрекоза?» — спросила я свою дорогу, корабль свой.
«Буду, кем только захочешь!» — послышалось в ответ, да так явственно, что я проснулась.
Отец колол дрова, со стуком падали поленья. Должно быть, от звонких ударов топора, от глухих стуков я и проснулась. В сны, конечно, я не верю. Но лучше увидеть добрый сон, чем какие-то кошмары. А особенно приятно было вспомнить хороший сон, когда совсем проснулась и подумала, что синее платьице Улите не мелькнет уже на улице, как бывало…
Все-таки утром мне было не так грустно, как вчера. Я уж буду рассказывать, ничего не скрывая от вас. Улите у меня больше не было, но зато пришло что-то, чего я не знала раньше, когда Улите была при мне… Дорога… корабль… самолет… стрекоза… Я не понимала, что́ это и как это назвать, но что-то появилось…
У кого спросить? Кто мне объяснит?
Отец все еще колет дрова. Я люблю смотреть, как он взмахивает топором, нажимает на лопату или бьет молотком. Его руки будто говорят с землей, деревом, железом, и самый твердый металл подчиняется им… И мои руки тоже учатся так говорить, хотя пока что я, по словам отца, все больше языком работаю…
Отец может рассказать мне много такого, чего я не знаю, но над моим кораблем он только посмеется… «Приснилось!» — скажет он.
Мать готовила завтрак, и, если бы я начала ей толковать про дорогу, которая как корабль и еще как самолет, она бы решила, что я белены объелась.
Так ничего и не придумала, куда девать свое нечаянное богатство, но ноги уже сами несли меня в Гургжда́й через огороды, по низким, болотистым лугам, потом по гладкой, осушенной почве.
Я еще не сказала, что наша Гургждучай — деревенька на опушке леса — это та же Гургждай. Никакую Гургждучай вы ни на одной карте не найдете. Везде маковым семечком отмечена Гургждай, а Гургждучай — долька этого семечка, на которой раньше, как говорит отец, теснилось несколько десятков узких полосок, по два-три гектара каждая. Все-таки люди искони отличали Гургждай и Гургждучай. Кто жил в поле, на хуторах — тот гургждайский, а кто у леса, на полосках — гургждучайский. Земли давно объединил колхоз, но Гургждай по старинке задирает нос перед малой Гургждучай, похваляется просторными усадьбами, черепичными да шиферными крышами.
«Нужны нам ваши несколько гектаришек болота — как собаке пятая нога, — посмеиваются над гургждучайскими задавалы-гургждайцы. — Пускай провалятся к лешему!»
