— Поразмысли, что дороже тебе в твоём мире! — донеслось до неё прежде, чем земля под ногами разверзлась, и Деяна ухнула в бездонную пропасть.
Очнувшись возле своего тына, она поспешила домой.
* * *
Родичам становилось всё хуже, и Деяна стала всё чаще и дольше думать о Некруте, надеясь, что он прибежит её навестить.
Может, он сам согласится нырнуть в чернолаз, если она попросит помочь, и от пересадки с ним ничего не случится?
Ведь не умирает же дерево, давшее ветвь для прививки, вот и он тоже пусть выживет — заранее запасёт себе побольше солнечной силы и всё хорошо тогда будет! Поделится просто с ней запасателем, как она иногда делилась с ним сладкой ягодой из малинника: нарвёт полную горсть и сунет ему прямо в рот — сам-то он никогда б не собрал. А ел, однако, с удовольствием! Угощала Деяна его и вишней с высаженных всего пять вёсен назад деревьев, хоть и мал был ещё урожай, не то что в общих садах рода. Она тогда крохой была, но помнит, сколько вишни, сливы, яблок и груш давали большие, могучие деревья.
Так думала она, подходя к огромной, толстой липе рядом с огородной поляной. Здесь, в дупле старого дерева, Деяна хранила всё, что ей приносил Некрут. Бывало, достанешь подарки его посмотреть, улыбку и походку смешную представишь, — глядь, а он уже тут как тут! Будто слышит, как она его вспоминает, и является во плоти.
Но сейчас, сколько бы ни перебирала Деяна шишки, высохшие цветы и куски необычно перекрученных корней, мальчишка не прибегал. Где же ты, Некрут?!
* * *
Когда, вдобавок к хворым брату, сестре и бабушке, мать стала лихорадкой маяться — да так, что не встать, Деяна совсем пала духом. Голуб уже еле шевелился, иссох весь, ни еда ни вода в его животе не держались, а тут ещё и младшенький Дубок стал постоянно кричать — аж красный весь сделался.
— Не понимаю, что с ним! — жаловалась сестра, качая люльку и глядя с тоской, как мечется в жару матушка.
Нога Дарёны раздулась уже как подушка, заставляя маленькую няньку то и дело подвывать от боли. Обваренная бабка Улита пребывала без чувств, отец разрывался меж ста дел и работ, а Некрут всё не шёл и не шёл.
И поняла тогда Деяна — ждать больше нельзя! Не хочет идти добром, придётся понудить, иного выхода нет.
Вышептав чернолаз, она нашла неподалёку пенёк и уселась, положив резного мышонка себе на колени. Потом взяла нож и замерла, собираясь с духом. Решиться было трудно, но коли струсишь — родичей будет уже не спасти. Мых сказал, отец заболеет последним, но и он из-за её омута тоже не выживет… Умрут все! — как же тогда она будет жить? Одна?! Все посевы кабаны да птицы потравят, скотина падёт, а её одну тут, в лесу, дикие звери порвут. Только и останется, что в общину идти, к старейшине на милость, обратно в род проситься… возьмут, наверное, пожалеют малую сироту-горемыку… Помогут и мёртвых проводить, как полагается. Деяне явственно представилась погребальная крада, куда понесут отца, матушку, бабу Улиту, Голуба, Дарёну и малютку Дубка…
