— А что там произошло во время операции? — поинтересовался Бухарин. — Доходили нехорошие слухи.
— Отравление хлороформом по вине анестезиолога, что повлекло клиническую смерть. — тем же нейтральным голосом ответил Михаил Васильевич.
— Как смерть? — удивился Троцкий.
— В течение примерно трех минут я был мертв. Дыхания не было и сердце не билось. Но врачи сумели откачать.
— Получается, что вы заново родились Михаил Васильевич. — произнес Рыков. — Поздравляю.
— И как оно, вернутся с того света? — по-деловому спросил Томский. — Мне говорили, что люди видят какой-то свет и трубу.
— У меня ничего подобного не было. Я словно стоял рядом со своим телом и смотрел на то, как врачи суетятся. Даже время запомнил на часах в операционной. После того, как пришел в себя и надиктовал свои наблюдения, врачи их полностью подтвердили. В том числе и время — с точностью до минуты.
В помещение повисла тишина.
— А Бог? Вы его видели?
— Нет. Бога я не наблюдал. Вероятно, к атеистам он не приходит, — криво улыбнулся Фрунзе. — Операция прошла успешно. Сейчас мне прописаны только диета да прогулки на свежем воздухе. Если все сложится, то через полгода и вспоминать будет не о чем. Но что мы все обо мне? Давайте к делу.
Все покивали.
О самоубийстве супруги никто говорить не стал. Знали, как Михаил Васильевич ее любил и не хотели теребить свежую рану. Во всяком случае открыто.
— Грядет XIV съезд. — подал голос Рыков. — И мы хотим узнать о состоянии вооруженных сил революции. Мы полагали, что с отчетом выступит Климент. Но раз вы сами оправились, то вам и карты в руки. Справитесь?
— Справлюсь. — кивнул Фрунзе.
— Как вы видите ситуацию, Михаил Васильевич?
— Кратко?
— Если можно.
— Двояко. С одной стороны, если завтра на нас нападет даже Польша, то на этом революция и закончится. Мы просто не в состоянии противостоять хоть сколь-либо серьезным армиям. В войсках полнейшая разруха и бардак. С другой стороны, завтра Польша не нападет. И послезавтра тоже. Все так устали от Империалистической войны, что лет десять у нас на приведения армии в порядок вполне имеется. Может даже больше. Во всяком случае — без большой войны. А малые конфликты мы уж как-нибудь погасим даже тем, что есть.
— Вздор! — рявкнул Троцкий, но его придержал за плечо Зиновьев и он замолчал, надувшись. А потом спросил у Фрунзе:
— Почему вы так считаете?
— Что именно?
— Почему армия наша не боеспособна?
— Армия — это не просто вооруженные люди. Армия — это структура с четкой иерархией, субординацией и дисциплиной, без которой она превращается в толпу. Толпой управлять можно. Но на митинге. Однако война — не митинг. Это серьезная профессиональная деятельность, требующая от каждого бойца как можно более высокой квалификации. Как во время войны, так и в мирное время. И так — на каждом уровне. Армия — это большой завод с очень сложным и рискованным производством. А у нас она сейчас напоминает анархическую вольницу, наполовину пьяную, наполовину уголовную. Да, сейчас уже что-то сделано, но ситуация пока еще плачевная донельзя.
