— Нора как раз рассказала мне, чтó вы устроили с почтовым ящиком, — с жаром прошептала Стелла. — Вы такие отчаянные! Отлично сработано!
— Я говорила, что нужно было надеть шарфы. Вот уж не думала, что по утрам бывает так холодно.
— Кто из вас это сделал? — перебила я.
— Что сделал? — не поняла Стелла.
— Это точно одна из вас. Ты, Нора?
— Молли, дорогая, я понятия не имею, о чём ты.
— Может, у тебя солнечный удар? — взволнованно поинтересовалась Стелла. — Наверное, мать Антонина была права, когда на прошлой неделе говорила про шарфы в такую жару.
— В уборной! — воскликнула я. — Розовым мелом! И на дверном стекле.
Теперь встревожилась и Нора.
— Точно солнечный удар.
— Вовсе нет, — сердито ответила я и рассказала им о том, что увидела в уборной и на двери.
— Это не я. Думаю, у меня бы духу не хватило, — пробормотала Стелла. И быстро добавила: — По крайней мере пока.
— И не я, — поддержала её Нора. — Я не стала бы этого делать, не сказав тебе.
Мы, расширив глаза, уставились друг на друга.
— Вы же понимаете, что это значит? — спросила Нора. — Это кто-то другой. Или даже другие.
— Причём кто-то, кого мы не знаем, — добавила я. — То есть по крайней мере одна из них должна быть нам знакома, поскольку мелом написали в уборной для средней школы, хотя мы и не знаем, кто именно.
— Но кто это может быть? — недоумённо переспросила Стелла.
Мы оглядели класс: Мейси, Мэй, Джоанну, Дейзи и всех остальных. В груди по крайней мере одной из этих девушек (а то и двух, трёх, пяти или даже десяти) билось сердце настоящей суфражетки. Я, Нора, Стелла — мы больше не были одни. Возможно, то, что мы делали, обрело значение именно здесь. Возможно, наши идеи распространялись — как желудочный грипп или насморк (только, конечно, в хорошем смысле). Возможно, кто-то, подслушав наши разговоры о суфражетках, впервые задумался, почему для женщин настолько важно получить право голоса (как произошло со мной после выступления той дамы на митинге у таможни. Или с Фрэнком, внезапно вспомнила я, который всё осознал только после нашего с ним разговора). А может, та девушка всегда понимала, как это важно, но считала, что она такая одна, пока не услышала нас. Или, может, это вообще не имело к нам никакого отношения: просто кто-то из нашего класса ни с того ни с сего вдруг поверил, что женщины должны иметь возможность влиять на то, как вертится мир. Причина не важна, важно только то, что нас, небезразличных и готовых действовать, теперь много. Ну, по крайней мере четверо: я, Нора, Стелла и таинственная писательница/царапальщица. Что уже на четыре больше, чем в прошлом году или даже несколько месяцев назад. И это добрый знак.
