«— Либкнехт!
«И поднялся, не разжимая окрещенных рук. Его прекрасное лицо, хранившее серьезность выражения статуи, склонилось на грудь. Но вскоре он снова поднял голову и повторил:
«— Будущее! Будущее! Дело будущего — загладить это настоящее, стереть его из памяти людей, как нечто отвратительное и позорное».
В этих размышлениях французского солдата нет ничего искусственного, надуманного. Да, приблизительно такие слова могли быть и наверняка были сказаны тогда во французских окопах. Они могли в ту пору быть сказанными и в окопах любой другой империалистской армии. Такие слова были на устах и во всяком случае в сердцах многих десятков тысяч, а как показали вскоре ближайшие годы — и миллионов.
Но то обстоятельство, что слова эти могли быть тогда сказаны именно во французских окопах и отразить сокровеннейшие чувства рядовых французской армии, имеет особенно гигантское значение. Моральная победа великой идеи интернационализма заключалась в том, что Карл Либкнехт своею деятельностью мог вызвать такое признание именно в этой стране, где шовинистические страсти были раскалены буквально до-бела. Капрал французской армии — песчинка в огромной безбрежной массе солдат, малый винтик в чудовищном империалистическом механизме смерти, человек, заброшенный в один из окопов, избороздивших тогда все поля Европы, ночью, в обстановке, когда в любую секунду ядро или шальная пуля могут навеки закрыть уста и разорвать человека на части, — говорит своим исстрадавшимся товарищам: «Есть же одно лицо, один образ, поднявшийся над войной — Либкнехт! Это имя будет вечно сверкать красотою и мужеством!» И люди, стоящие на пороге смерти, смотревшие ей в глаза вероятно уже десятки раз, принимают эти слова как должное, как само собою разумеющееся… Они сами думают так же. И у них самих это имя не раз было на устах. Этот образ живет и в их сердцах. Он запал им в душу глубоко-глубоко, невзирая на то, что начальство— всяческое начальство: и военные и духовные, и офицер и поп, и буржуазный депутат парламента и редактор когда-то своей «социалистической» газеты — клевещет на Либкнехта, гнусно извращает смысл его поступков, нагло «намекает» на то, что у Либкнехта в голове «не все в порядке» и т. п.
Да, это был именно образ, сиявший красотой и мужеством через все окопы, через все фронты! Это была надежда, блеснувшая людям труда, людям массы во тьме кромешной ночи, в которую ввергла землю война неслыханных и (невиданных дотоле размеров и ужасов. Это был образ, оказавший уже явное воздействие на воображение
