Тимур шел по главной улице Янгишахара. Шел неторопливо, вдыхая полной грудью чистый осенний, прохладный воздух, наполненный ароматом цветников, между молодыми деревьями, выстроившимися по обе стороны неширокого тротуара.
Немногочисленные постройки правления колхоза находились на окраине города. Они, казалось, пришли из степи, да так и забыли вернуться обратно.
Так показалось Тимуру сегодня утром, когда он летел домой на самолете. Раньше, до строительства города, постройки колхоза поражали Тимура своим величием и разнообразием. Теперь они словно вжались в землю, чтобы не вспугнуть приближающиеся городские громады.
Вообще, наверное, правильно говорят: города, как люди, — растут, мужают, стареют.
— Ба! Кому это нужно! Ты ли это, старик?
Тимур невольно остановился, увидев перед собой Ивана Мороза.
Мороз был в новенькой нейлоновой сорочке, в голубоватых узких брюках, в черных лакированных туфлях. Его широкое добродушное лицо озарилось радостной улыбкой.
— Я, — протянул руку Тимур. — Тебя не узнать.
— Кому это нужно! — Мороз крепко пожал руку Тимура, немного задержал в своей. — В отпуск? Клянусь, ты стал человеком. Подтянулся. Значит, в отпуск?
— В отпуск.
— Не насовсем?
— Нет.
— Зря. — Мороз тряхнул кудлатой головой. — Нам нужны толковые работники милиции. Хулиганья по-прежнему много.
— Значит, забот не убывает.
— Не убывает. Боремся, Тимур. — Мороз снова тряхнул головой. — К сожалению, это такое отродье, которое не всегда понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Нужны административные меры. Понимаешь?
— Понимаю.
— Ты торопишься?
— Иду к отцу.
— Ясно. Найдешь время, загляни к нам.
— Куда?
— В штаб городской дружины.
— Ты в штабе?
— Кручусь... Не подумай, что я штабист. — Мороз засмеялся, должно быть, представив себя на миг в роли чиновника дружины. — Я на переднем крае, так сказать.
— Молодец!
— Кому это нужно? Между прочим, тебе идет форма. Не жалеешь?
— О чем?
— О том, что в милицию поступил?
— Нет.
— Жалеть вообще глупо, — сказал Мороз.
— Не знаю... По-моему, жалеть надо. Без жалости человек перестанет быть человеком. Дело, правда, в том, что́ жалеть? Кого? Ты не жалеешь жену Василия Войтюка? Сколько ей сейчас? Двадцать шесть? Осталась вдовой в двадцать два.
Мороз тяжело вздохнул.
— По-твоему...
— Ты не согласен?
— Я? Иди! Иди, отец обидится! Давно не виделись. Теперешняя молодежь не очень-то жалует родителей.
— Ты не принадлежишь к этой молодежи?
— Я — старик, Тимур. Мне уже больше тридцати. Соображай.
