«Если ты ее пожалел, значит, все-таки хорошая», – задумчиво произнесла Вероника. Я хотел рассказать еще что-то, связанное с тем детским воспоминанием, но в этот момент объявили посадку на рейс Нью-Йорк–Брюссель. Из Нью-Йорка в Брюссель, из Брюсселя в Луанду. Вена и Рим снова остались в стороне. «Сделай нам, пожалуйста, еще раз нонфунциону».
В первый вечер нашего знакомства, когда Синди на ходу выдумывал содержание философского эссе, которого он, видимо, никогда не читал, он показался мне совершенным пройдохой. Но я ошибался. Синди – не пройдоха, он просто принадлежит к тому типу людей, которые всерьез относятся к своей работе и не всерьез ко всему остальному. Чушь, которую он нес про летучих мышей и медуз, свидетельствовала только о том, что Синди не считает философию серьезным занятием. Можно нагородить все что угодно; содержание не имеет значения. По большому счету, все философы – краснобаи. Другое дело – то, чем занимается он сам. В работе Синди чрезвычайно требователен к себе и еще более требователен к своим подчиненным. Иначе говоря, хоть я и не угадал причину, я точно угадал следствие: на Синди действительно нелегко работать. У него, как у всех начальников, есть свои трудновыносимые идиосинкразии и плохопредсказуемые настроения.
Плохое настроение надо на ком-то срывать. Обычно козлом отпущения в таких случаях оказывается Фелипе да Силва, странный пожилой человек с шаркающей походкой и полуоткрытым ртом. Своим присутствием в нашей фирме Фелипе обязан постановлению, согласно которому иностранные компании, оперирующие на территории Анголы, должны иметь в своем штате ангольских граждан. По словам Синди, если бы не это дурацкое требование, наше руководство не подпустило бы Фелипе на пушечный выстрел. Более того, должность, которую занимает этот пожилой анголец, специально для него созданная, настолько низкооплачиваемая, что он работает, по существу, на добровольных началах. И это, конечно, усложняет ситуацию: на работника, которому не платишь, не очень-то и поорешь. Англичанина Синди раздражает не столько непродуктивность Фелипе и даже не столько его невнимательность к деталям, временами граничащая с профнепригодностью, сколько его беззащитность. Фелипе приходится жалеть. Ничто так не утомляет, как эта принужденная жалость. Бедный, бедный Фелипе, the bloody fool.
История старого Фелипе по-своему примечательна, хотя я и сомневаюсь в ее окончательной правдивости. Впрочем, чего только не бывает, особенно в такой стране, как Ангола. Чем драматичней история страны, тем больше в ней драматичных историй (мне в моей новой ипостаси собирателя историй про Анголу это, конечно, на руку). А сколько еще вымарано и выбелено; скольким людям с богатым прошлым впоследствии почистили биографию. Правда, в послевоенное время руководство МПЛА повело себя исключительно милостиво: никаких расправ над побежденным врагом, никаких преследований бывших боевиков УНИТА. Представителям оппозиции были предоставлены места в правительстве. Семье убитого лидера повстанческого движения выдали государственную пенсию. Тем, кто обвинялся в военных преступлениях, даровали амнистию. Но амнистия амнистией, а со скелетами в шкафу надо что-то делать. Это, как мины и телепередача «Место встречи», – местная специфика, эхо войны. Недаром Агуалуза написал своего «Продавца прошлого»
