Благополучно достигнув берега, мы быстро пошли по галечной отмели, но, не пройдя и трехсот метров, снова уперлись в непреодолимую скалу, и снова началась полная напряжения всех сил и внимания переправа. Так пришлось переправляться пять раз, и часа за четыре мы вряд ли прошли более двух километров.
Тем временем вода прибывала и даже на самых мелких перекатах стала выше колен. Переходя в шестой раз реку, я наступил на гальку, выскользнувшую из-под ноги. Судорожно взмахнув руками в поисках спасительной соломинки и независимо от сознания набрав полные легкие воздуха, рухнул в воду. Так же инстинктивно руки и ноги размахнулись в стороны, стремясь захватить как можно большую площадь дна, чтобы увеличить силу трения. Но прежде^ чем тело успело распластаться на дне и затормозить, струя проволокла меня и раза два перевернула, больно ударив грудью о камни — хорошо, что не головой. Никаких сил не хватало противостоять ее бешеному напору. Я понял всю свою ничтожность по сравнению с этой мощью, но продолжал шарить руками по дну. В голове была только одна мысль:
— Только не теряться! Только не теряться!
Мне повезло. Я наткнулся на большой камень. С невероятным напряжением уперся ногами и руками о камни дна и встал на четвереньки, пытаясь поднять голову над водой. А она хлестала по лицу. Рта раскрыть нельзя. Кое-как, урывками переводя дыхание, на четвереньках добрался до берега и посмотрел на товарищей. Один, так же как и я, выползал из воды на четвереньках, а двое кое-как добрели без приключений. Дрожа от озноба, нечеловеческого напряжение мускулов и нервов, мы в изнеможении упали на прибрежные камни.
— Ав воде-то теплее, чем на берегу, — стуча зубами, сказал Грязнов.
— И правда, вроде бы теплее.
— Когда с саликов спускались в воду, то камни выбирали да на цыпочки поднимались, чтобы не промокнуть, а сейчас, как утки, ныряем, и хоть бы что, — пытался пошутить Вершинин, стараясь придать как можно больше бодрости своему вибрирующему голосу.
— В воде-то только вода, а здесь еще и ветер. Два холода сразу. Б-р-р!
Пальцы на руках покраснели и не гнулись. По телу между бугорками «гусиной кожи» текли ледяные струи. Мокрая одежда плотно прилипала к телу, отнимая его тепло. Если удавалось оторвать липкую рубашку от какого-нибудь участка тела и создать воздушную прослойку, то уже не хотелось двигаться, чтобы не утратить этого отепленного кусочка.
О следующем переходе через реку нечего было и думать, Из ласково ворчащей мелкой речушки она превратилась в свирепый мутный поток. Она жаждала крови, подбираясь к нашим ногам, очевидно не в силах еще ринуться на нас из своего русла. Огоджа ревела, выворачивала прибрежные камни, унося их как мелкую гальку. Над водой стояла водяная пыль, смешанная с дождем. То в одном, то в другом месте возникали и опять пропадали, водовороты. В своих бурых волнах они закручивали, как щепки, большие лиственницы вместе с корнями и кронами. Она была прекрасна в своем гневе, эта взбешенная стихия. Нам же было не до восхищений.
