– То есть твой брат загремел в психушку только из-за того, что когда-то давным давно увидел, как сгорела ваша мама? – засмеялась Брюнетка, и капля ее слюны упала Марку на лицо. – Да уж, выходит, что он действительно у тебя странный, – она лежала на нем, смотрела ему прямо в лицо, и в ее глазах искрилась неподдельная радость.
– Дура ты! – не сдержался Марк. – И слезь с меня!
Она сползла на свободную половину кровати и погладила свой бархатный живот.
– Да ладно тебе, чего ты так разозлился? – удивилась она. – Просто мне показалось, что это довольно-таки пустячная причина для того, чтобы вдруг очутиться в психлечебнице. Подумаешь, тоже мне беда…
– Я не хочу больше с тобой разговаривать.
– Как хочешь, – Брюнетка перевернулась на другой бок и накрылась одеялом.
А Марк еще долго лежал без сна, и сердце у него разрывалось от тоски. Он размышлял и никак не мог понять, почему ей радостно, когда у него все из рук вон плохо; почему она веселится, когда с ним приключается маленькая или крупная неприятность. И по какой такой таинственной причине одно только ее присутствие рядом вгоняет его в уныние и сводит с ума. Почему он больше не может ни спать, ни есть, ни работать?
«Она есть средоточие скверны. Сеет печали и пожинает людские слезы. Она попросту высасывает жизнь из всего, что к ней прикасается. Я должен ее остановить», – с такими мыслями он заснул крепким сном, и всевозможные горести наконец оставили его в покое.
Наутро Брюнетка проснулась гораздо раньше Марка. Она встала с кровати, лениво потянулась, оделась и ушла. С тех пор он больше ее не видел.
«Я должен придерживаться плана, иначе все пойдет наперекосяк», – записал в блокнот Марк и постучал по Камню, чтобы тот подтвердил или опроверг записанную мысль. Булыжник с записанным согласился, и ручка заскрипела дальше. – «Сперва я разделался с Толстяком», – и только он начертал имя своей первой жертвы, как под ложечкой у него засосало. Марк глубоко выдохнул, собрался с мыслями и продолжил писать. – «До Брюнетки черед еще не дошел. Нельзя путать карты! Нельзя сейчас отвлекаться на нее, иначе все порушится и ничего не выйдет. За нее возьмусь уже после Старика».
И тут вдруг звонко ударила батарея. Удар за ударом, и комната немедленно наполнилась шумом. На звон, как на звуки горна, из-под земли выбрались серое одиночество и черная тоска, отчего в груди у Марка сразу сильно застучало и заболело. Его атаковали со всех сторон. Чтобы не утонуть в обступивших его черноте и серости, он изо всех сил заколотил ручкой по Камню… булыжник кричал все яростнее, и взбунтовавшиеся мысли потихоньку успокаивались. Чернота рассеивалась, серость отступала, и когда тишина окончательно выровнялась и пришла в норму, Марк, словно в бассейн, снова нырнул в блокнот.
