Детективу подали тарелку супа.
Детектив в ней увидел муху.
Детектив из вежливости не подал виду.
Детектив отведал принесенное блюдо.
Детектив проглотил муху.
Детектив подавился.
Вежливый детектив умер».
– По-моему, это какая-то мудистика, а не стихи, – признался Марк.
– Просто ты ничего не понимаешь! Это верлибр! – Макс подпалил бумажный лист и закурил от него.
– Ну, сжигать-то не обязательно было.
– Не волнуйся, это был всего лишь черновик.
– Тогда я спокоен за твое поэтическое будущее, – Марк доел пюре и отодвинул тарелку в сторону. – Мне-то, надеюсь, ты муху в еду не подкинул?
– Надейся-надейся, – засмеялся Макс, изобразив бросок крылатого насекомого.
– Очень смешно, Черепаха бы посмеялся с твоей шутки, но не я… про него, кстати, слышно что-нибудь?
– Он два месяца назад женился.
– Ничего себе, – удивился Марк. – Я и не знал. Мог бы и на свадьбу пригласить.
– Не парься, он и меня не позвал. Такие как мы испортили бы картинку всего празднества. А месяц назад у него родился сын.
Марк, ничего не произнеся, только присвистнул, отставив вперед челюсть.
– Да-да, влип в общем, – закивал Макс. – С головой бедняга нырнул в муки супружества. Теперь, как улитка в раковине, сидит в своей конторке с утра до ночи, чтобы заработать хоть какую-то копейку.
– Напиши об этом тоже стих.
– Тема действительно подходящая. Как-нибудь обязательно сделаю. И назову: «Непростая судьба Черепахи». А как твой брат поживает?
– А как, по-твоему, может поживать человек, которого содержат в психлечебнице?
– Наверное, неважно.
– Это еще мягко говоря. Порою мне кажется, что у него уже окончательно сорвало чердак.
– Как будешь у него, передавай от меня привет.
– Обязательно, – ответил Марк. – Ладно, пойду я. Поздно уже.
– Ага, давай. Через три дня, в общем. Максимум четыре.
– Понял.
От духоты, стоявшей в комнате, Марк проснулся, не дождавшись рассвета. Он лениво протер глаза и повернул голову направо. Фосфоресцирующие стрелки часов показывали три ночи. На улице бил обломный дождь, и темнота в комнате десятикратно усиливала его шум. Марк лежал на боку и смотрел на стену. Сперва просто лежал, а затем в его сознании родилась первая мысль.
«Какие же паршивые обои».
Обои, и в самом деле паршивые, изображали маковое поле, от вида которого его уже тошнило. За первой мыслью последовала вторая.
«Какая же паршивая жизнь! И почему я не кто-то другой и не лежу в другой кровати и не смотрю на другие обои? Не столь паршивые как эти».
Затем возникла третья мысль.
