Что касается моей монгольской жизни, то в ней присутствовало, конечно, знакомство с историей, осмотр древностей, но в гораздо более мягкой форме по сравнению с Францией, где тебя постоянно строили и наставляли. А за пределами в общем-то добровольной экскурсионной программы проходили душевные пьянки с педагогическим коллективом Колиной школы, в свободное от учительской работы время, и братание с советскими же военными. Всё как обычно на любой территории, где работал СССРовский контингент, а к нему в гости приезжали люди с «большой земли».
Но вновь – как и во Франции – обычное действие причудливо перетекло в необычное приключение, и вот как это случилось.
Я периодически думал о религии, да и не мог не думать. В деревенском доме, где родилась моя мать и где жила бабушка, висели иконы. Переехав в Москву, бабушка продолжала ходить в церковь. Будучи правоверным пионером, а потом комсомольцем, я церковь, разумеется, не посещал, а если и заглядывал, то исключительно «для прикола». Но немножко знал, наблюдая действия родни, о православных праздниках, молитвах и обрядах, Иисусе Христе, Николае Чудотворце и некоторых других святых. Знание об иных религиях исчерпывалось тем, что я слышал об иудеях и мусульманах. Но кто это, чем различаются и во что верят, толком не понимал.
Зато в Московском университете, куда я поступил после школы и армии, нам преподавали «Научный атеизм». Как известно, в задачу предмета входило разоблачение «мракобесия» и объяснение, почём «опиум для народа». На деле же, да при умных и заинтересованных преподавателях предмет превращался в «Религиоведение». Раньше любили повторять: чтобы побеждать врага, нужно знать его оружие. Правильно! Значит, чтобы разоблачать «мракобесие» и «опиум», нужно сначала понимать, из каких компонентов они состоят. Моё вхождение в предмет началось с христианства и вылилось в своеобразное и в общем-то не совсем небесное, а вполне земное представление об этой религии. И тоже благодаря гуманитарной науке, поскольку параллельно с научным атеизмом мы проходили курсы древнегреческой и древнеримской истории и литературы.
В собственных ответах о происхождении христианства я в целом удовлетворял и университетских профессоров, и даже одного церковного батюшку. Они мягко критиковали меня за некоторую вольность трактовки, но в плохих знаниях (в случае с профессурой) и в ереси (в случае с батюшкой) не обвиняли и говорили, что такой взгляд, ну… возможен. А собственно взгляд заключался в следующем.
