Когда я сел в кресло, Альбина Потаповна заявила, что будет вводить меня в состояние транса, в котором я, возможно, вспомню картины из своей прошлой жизни. Глядя на большое, лоснящееся от жира лицо гипнотизерши, на пучки торчащих из ее ноздрей волос, напоминающих кисточки Ван Гога, я и в самом деле захотел уйти в транс и никогда из него не возвращаться — по крайней мере, пока Альбина Потаповна будет находиться поблизости.
В течение получаса гипнотизерша подвергала меня внушению, подносила к носу раскачивающуюся на цепочке никелированную штуку, за движениями которой я должен был наблюдать, но единственным результатом ее стараний было то, что у меня опять заболела рана на голове. Что касается транса, то ничего не вытанцовывалось. В конце концов Перебейнос заявила, что я «неподдающийся», и даже, похоже, обиделась на меня за это. Медсестра проводила меня обратно в палату.
Кроме меня в палате лежали еще двое больных. Один возле окна, другой ближе к дверям. Тот, что возле окна, звался просто Вахтанг, тот, что у двери, — Михаил Александрович Коваль.
Вахтанг свободное от процедур время проводил в обществе своего мобильного телефона. Он долго говорил в него слова на непонятном языке, а когда не говорил, то просто сидел, тупо уставившись на миниатюрный дисплей, и нажимал кнопки, отчего телефон время от времени начинал жалобно пикать.
Михаил Александрович Коваль телефона мобильного не имел и все время шелестел газетами, которые приносили ему из дому. Иногда, когда у Коваля кончались газеты, а Вахтанг ставил свой телефон на подзарядку, они начинали разговаривать. Постепенно к их беседам стал подключаться и я, так что мой случай на какое-то время стал главной темой для обмена мнениями.
Давным-давно Коваль с отличием закончил факультет биологии Университета имени Тараса Шевченко и имел все основания считать себя человеком образованным, о чем заявлял не без гордости. Впрочем, возможность похвастаться была единственной ценностью этой образованности, ибо Михаил Александрович Коваль работал каменщиком, строил дома и дачи для зажиточных людей. Собственно, вторая профессия и довела его до больницы: однажды во время работы ему на голову упала тяжелая доска, что привело к периодическому появлению сильных головных болей.
На тумбочке Коваля, словно в подтверждение его образованности, лежали две книги: «Хроники заводной птицы» Харуки Мураками в твердой обложке и сборник рассказов Чарльза Буковски в мягкой обложке. За все время я так и не увидел, чтобы он раскрыл хоть одну. Как уже отмечалось, Михаил Александрович читал газеты. На книжку Харуки Мураками (в твердой обложке) Коваль складывал прописанные ему лекарства, а Чарльзом Буковски (в мягкой) закрывал стакан с недопитой «Поляной Квасовой», чтобы не так интенсивно улетучивался газ и чтобы не заползали мухи.
