Федор смеется. Странный у него смех, словно кашель. А глаза хорошие, голубые.
Многое он у меня спрашивал. Думал, что я образованная. А я — невежда. Очень мне иногда было жаль, что я невежда. На его вопросы чаще всего один ответ: не знаю.
— Как вы думаете, Ольга Ивановна, а Гитлер вправду самоубился? Говорят, враки: кукла это была вместо Гитлера.
— Не знаю, Федор Савельевич.
— А если бы вам привели Гитлера, сказали бы: «Убивай, если хочешь», — вы бы убили?
— Не знаю… Думаю, не убила бы.
— И я не убил бы. Я никакого человека бы не убил.
— Вы же воевали. Приходилось же вам убивать?
— А я их в лицо не видел, кого убивал. Видел бы — не убил бы. Я думаю, все люди так. Покажи ему в лицо, кого убить надо, — испугается, не убьет… Трудное это дело…
Иногда расспрашивал обо мне самой:
— Вот у вас высшее образование. Чему вас учили?
— Музыке.
— Я думал, музыка не ученье. Мы в самодеятельности тоже музыку проходили. Я думал, это так — для удовольствия.
— Федор Савельевич, в любом деле есть любители и профессионалы. Вот я, например, консервную банку открываю как любитель, а вы — как профессионал.
Смеется. Потом:
— А какая у вас профессия?
— Играть на рояле.
— Почему же у вас рояля нет?
— Был. Это дело сложное. Его вместе с моим домом разбило, когда бомба попала…
Помрачнел, помолчал. Потом через силу:
— Я извиняюсь, Ольга Ивановна, что про такое дело спрашиваю. Если не надо — не буду.
— Нет, отчего же, пожалуйста.
— Я хотел спросить… Вот вы все потеряли, а живете. Откуда силы у вас берутся? Если трудно вам, не отвечайте.
— Попробую ответить. Жизнь — это вообще большая сила. Видали, как трава асфальт пробивает?
— Видал…
— Слабая травинка, а сила у нее огромная…
— Понял.
Или совсем уже странные вопросы:
— Как вы думаете, корова чувствует?
— Право, не знаю. Думаю, кое-что чувствует.
— Например, возьмут у нее и зарежут теленка. Она горюет?
— Наверно, горюет. Только не по-нашему, по-своему.
— А я думаю: по-нашему. Только нам ее горя не видно. Оно глубоко в корове спрятано.
Странный человек, а добрый. Посидит и уходит.
— Вы меня, конечно, извините, Ольга Ивановна. Время у вас отнял разговорами.
— Что вы, Федор Савельевич. Я очень рада.
Попривыкли мы друг к другу, и я даже сама стала у него кое-что спрашивать. Например:
— Зачем вы пьете, Федор Савельевич?
— Сам не знаю зачем. Хорошего тут нет, а пью. Разом зарыдает внутри тоска, и ничего не надо, только бы выпить. Выпьешь — и ничего, будто бы лучше.
— Пожалели бы Анфису Максимовну.
