Верд всё-таки пожалел, что не огрел колдунью и не повёз, завернув в мешок и перекинув через седло покорным и, главное, молчаливым кульком.
Тем более что дорога не задалась. Сказать по правде, лошадь не слишком-то и скользила, но копыта по запорошённой давешним снегопадом тропе передвигала без охоты.
Верд, ясно, злился. Не на такой путь он рассчитывал. По утоптанному широкому тракту Каурка домчала бы их вмиг, а сколько придётся петлять по сугробам, выбираясь из глуши, – только Троице Богов и известно. Лошадь всхрапнула и вильнула в сторону, провалилась задней левой ногой едва не до самого крупа и взбила целую тучу снежной пыли, пока выбиралась.
Сплюнув мгновенно растаявший от тепла тела снег, Верд замахнулся огреть нерадивую клячу…
– Ты чего? Не трогай лошадку! – Талла вцепилась в рукав, едва не свалившись под копыта и тем самым не понизив свою стоимость вдвое.
– Дура! – зло выругался охотник, за шкирку втягивая девчонку обратно в седло.
– Сам дурак! – огрызнулась дурная, обнимая скакунью. – Небось, если бы ты нас с Кауркой на спине вёз, тоже не сильно радовался!
– Хочешь пойти пешком и облегчить её ношу? – ухмыльнулся мужчина, отставляя руку: дескать, соскакивай, не держу.
– Ну и пойду!
Забыв хоть чуть поработать головой, она скакнула вниз и тут же, промахнувшись мимо тропки, увязла в сугробе по пояс.
– И вот по этой дороге прямо, – подсказал охотник, отвязывая и бросая вниз узелок девчонки.
Выждал немного, пока охолонёт, извинится и попросится обратно. Но Талла непреклонно сложила руки на груди и только сверкала глазищами, точно двумя обледеневшими озёрами посреди снежной пустоши. Верд даже проехал вперёд пару саженей, ожидая, что дурёха образумится, завизжит и замолит о помощи. Не осаживая лошадь, глянул под локтем: пыхтит ли, пытается ли выползти на ровное. Колдунья, не шелохнувшись, выжидательно смотрела в спину охотнику, точно не в сугробе сидела, а на мягкой перине нежилась.
– Вёрст эдак тридцать до ближайшего селения, – едко добавил Верд, остановившись якобы для того, чтобы поплотнее натянуть рукавицы: метель успокоилась, но на смену ей пришли безоблачное небо и такой морозец, который в силах прилепить веки к глазам. А дурная упрямится, ждёт, чтобы застудиться и ещё больше усложнить путешествие!
Талла горестно шмыгнула и вытерла нос задубевшим рукавом. Помрёт, как пить дать помрёт, и останется это на совести жестокого, бессердечного наёмника, выманившего наивную пигалицу из родного дома…
