В тот же самый день, действуя по приказу Петиона, в Тампль прибыли Тизон и его жена, эти тюремщики, которым заточение королевской семьи придало своего рода известность.
После этого узники разместились по-новому.
Королева взяла сына в свою комнату, а в другую, к принцессе Елизавете, переселила дочь.
Эти комнаты разделялись чем-то вроде кабинета, где постоянно находились муниципал и часовой.
Для короля стали готовить новое помещение, но, поскольку в этом помещении он должен был быть оторван от королевы, позвали архитектора.
Этим архитектором был прославленный патриот Паллуа, который не только разрушил Бастилию, но еще и торговал ее камнями, продавая их обтесанными во всех видах.
Король изъявил желание остаться жить в той комнате, где он находился; однако метр Паллуа не был человеком, способным брать в расчет желания короля; он ответил, что получает приказы только от Коммуны и делает лишь то, что она ему приказывает.
Вот каков был распорядок дня: утром королева давала уроки истории дофину и заставляла его учить наизусть стихи лучших поэтов; затем все поднимались в комнату короля и там завтракали; после завтрака король раскладывал на столе карту и занимался географией с юным принцем; затем все спускались в сад, поскольку для здоровья дофина были необходимы прогулки; затем возвращались к себе, дофин занимался арифметикой, после чего наступал час обеда; спать ложились рано, по крайней мере дети, ибо нередко королева и принцесса Елизавета сидели допоздна, вместе или врозь, душою и глазами прильнув к какой-нибудь вероучительной книге.
В первые дни король сопровождал своего сына в этих прогулках по саду Тюильри, но в конце концов был вынужден отказаться от этого развлечения из-за оскорблений, которые он получал от садовых сторожей.
В день Святого Людовика под окном короля распевали «Дело пойдет!».
Утром того же дня король узнал, что г-н де Лафайет покинул Францию. Позднее мы увидим, почему и в связи с чем у короля возникли сомнения в достоверности этого известия; однако вечером Манюэль подтвердил ему данную новость, принеся принцессе Елизавете письмо от ее теток, помеченное Римом.
Это было последнее письмо, которое королевская семья получила из-за границы.
Мало того что Людовика XVI не величали более титулом короля, мало того что его не называли более ни государем, ни его величеством — в его присутствии муниципалы нарочито садились и не обнажали голову. Король воспринимал все эти обиды с терпением, похожим на душевную вялость. Лишь в один из дней, а точнее, в одну из ночей, он выглядел взволнованным, чуть ли не огорченным.
