Огромным несчастьем королевы, несчастьем, которое вменяли ей в преступление, было ее долгое бесплодие; следует полагать, что если бы Людовик XIII мог в двадцатилетием возрасте воспитывать дофина, дарованного ему небом лишь так поздно, образ его мыслей и облик его царствования были бы совершенно иными.
Бесплодие же это, напротив, озлобляло короля, отдаляло королеву от супруга, которого она постоянно видела озабоченным, желчным и недоверчивым, и открывало широкий простор сплетням, которые отравили всю жизнь Анны Австрийской и выглядели настолько правдоподобными, что серьезные историки называют их злыми толками и зловредными разговорами, то есть сплетнями, тогда как, по всей вероятности, это была настоящая клевета.
Главным из этих обвинений, которое король никогда не забывал, хотя, по-видимому, чаще всего он сам его и выдвигал, была привязанность молодой королевы к герцогу Анжуйскому, Гастону, впоследствии герцогу Орлеанскому, любимому сыну Марии Медичи; в юности и даже после своего совершеннолетия король нередко выказывал ревность к любви регентши к его брату, который, будучи настолько же веселым и жизнерадостным, насколько Людовик XIII был угрюм и меланхоличен, явно унаследовал от Генриха IV если и не мужество и верность, то, по крайней мере, его остроумие; позднее легкомысленное поведение Анны Австрийской возбудило в короле ревность супруга, которая немало способствовала усилению ненависти брата. И в самом деле, при всех королева вела себя с Гастоном чопорно, соблюдая все правила этикета, но в своих письмах называла его просто-напросто братом, а в тесном кругу всегда шепталась с ним, и эта короткость их отношений была невыносима для короля, отличавшегося, как мы уже говорили, чрезвычайной робостью и, следственно, чрезвычайной подозрительностью. Со своей стороны, королева Мария Медичи, всегда падкая на власть, которая ускользала от нее и которую она не желала никому отдавать, раздувала этот тлеющий огонь, действуя с тем пылом интриги, какой она почерпнула во флорентийском дворе, между тем как сам герцог Анжуйский, отличавшийся, как известно, характером непоследовательным и легкомысленным, авантюристичным и трусливым, забавлялся тем, что, так сказать, подогревал легкие дуновения гнева короля бесконечными враждебными выпадами, тайными или явными. Так, в присутствии нескольких свидетелей он сказал однажды королеве, которая перед этим принесла девятидневный молитвенный обет, дабы добиться прекращения своего бесплодия:
