Что же касается графа Панина, то с ним переговоры оказались сложнее: это был тот самый граф Панин, о котором мы уже говорили.
К счастью, он был безумно влюблен в княгиню Дашкову. Однако она держалась с ним строго, хотя объяснялось это не ее целомудрием — когда женщина участвует в заговоре, ей не следует иметь предрассудки, а тем, что в то время, когда она родилась, Панин был любовником ее матери, и княгиня была убеждена, что граф ее отец.
И все-таки надо было добиться от Панина согласия не противиться тому, чтобы Екатерина стала не регентшей, а императрицей.
Княгиня Дашкова пожертвовала собой, и эта история, которая могла закончиться, как «Мирра» Альфьери, закончилась, как водевиль Скриба.
Осуществил эту развязку, не очень нравственную, но основанную на большом политическом расчете, один пьемонтец, великий философ.
Ему предлагали должности и почести, но он, будучи прежде всего материалистом, отвечал:
— Я хочу денег.
Он имел привычку говорить: «Я родился бедняком и видел, что на свете уважают только деньги, и я хочу их иметь; чтобы получить их, я поджег бы с четырех концов город и даже дворец; когда у меня будут деньги, я вернусь на родину и буду жить там как честный человек, подобно любому другому».
И этот великий философ, после того как готовившееся событие совершилось, уехал со своими деньгами на родину и в самом деле жил там как честный человек.
Устроив все это, заговорщики решили, что пора действовать.
Момент был удобный: император готовился выступить в поход, намереваясь воевать с датчанами. Придворные видели, как он стал на колени перед портретом великого Фридриха, словно перед иконой, и, простирая руки к этому портрету, воскликнул:
— Вместе с тобой, мой повелитель, мы завоюем мир!
Достичь результата, к которому стремилась Екатерина,
можно было двумя способами: убийством Петра III или смещением его с престола.
Убийство было надежным и легким средством, но Екатерина, натура мыслящая, впечатлительная и чувственная, испытывала к нему отвращение. Гвардейский капитан по фамилии Пассек, который с головой ушел в заговор и был прежде всего человек дела, упал на колени перед императрицей, умоляя ее разрешить ему заколоть Петра III кинжалом, причем он брался сделать это среди бела дня, во главе своих гвардейцев.
Екатерина строго запретила ему это, но он не посчитался с ее запретом, и дважды вместе со своим другом по имени Баскаков едва не исполнил свой замысел, когда Петр III совершал свою обычную прогулку к уединенному и глухому в те времена месту в Санкт-Петербурге, где стоит тот домик, который мы посетили и который царь-плотник построил своими собственными руками.
