— нигде ни комнаты, ни мансарды, ни каморки, где можно было бы разместить малорослого грума, кобольда или карлика. При каждом новом разочаровании мы возвращались на улицу, вопросительно смотрели друг на друга, а затем со все большим унынием продолжали поиски.
Мы побывали всюду и уже потеряли последнюю надежду, которую всегда сохраняют до последней минуты, как вдруг я случайно поднял голову и прочел надпись над еще закрытой дверью: «Монье, французский книгопродавец». Я вскрикнул от радости — невозможно представить, чтобы соотечественник отказал бы нам в гостеприимстве у себя или, приложив все усилия, не помог бы нам найти жилье в другом месте. Я искал какую-нибудь дверь рядом с входом в магазин и нашел калитку в проход между домами, над которой были написаны три слова: «Casa de Banos[13]». Это было необычайным везением! После меблированной комнаты мы более всего нуждались в бане.
Я толкнул решетчатую калитку, и тут же послышался звон колокольчика. Войдя в калитку, я направился вдоль длинного прохода, в конце которого оказался двор под стеклянной крышей. По всему периметру этого двора располагались входы в банные залы; над залами тянулась небольшая антресоль. Две женщины и пять кошек грелись около жаровни. Я спросил, где можно увидеть г-на Мо-нье; но, вероятно, мой вид не понравился обитателям дома, так как женщины принялись ворчать, а кошки — шипеть.
От того и другого шума окно антресоли распахнулось, и в нем появились голова, повязанная платком, и туловище, облаченное в сорочку. «Что там такое?» — поинтересовался потревоженный нами человек. Спешу сказать Вам, сударыня, что этот человек, выражение лица которого мне было в эту минуту столь важно рассмотреть, выглядел весьма приветливым. «Дело в том, дорогой господин Монье, что я вместе со своими спутниками ищу жилье, — ответил я. — Наши поиски начались в два часа ночи, и, если вы нас не поселите, нам придется купить старую палатку у какого-нибудь отставного генерала-карлиста и стать лагерем на площади Алькала».
Господин Монье слушал, выпучив глаза; видно было, что он силится узнать меня. «Извините, — произнес он, наконец, — вы назвали меня "дорогой господин Монье". Стало быть, мы с вами знакомы?» — «Ну конечно, раз я назвал вас по имени!» — «О! В этом нет ничего удивительного, мое имя можно прочесть на моей двери». — «Мое тоже!» — «Как!? Ваше имя есть на моей двери?» — «Разумеется, я же его там прочел!» — «Как же вас зовут?» — «Александр Дюма».
