Было уже четыре часа дня, и у меня оставалось не больше часа светлого времени, чтобы наблюдать за сменой пейзажа. Меня уверяли, что Испания начинается сразу на выезде из Бордо, и в самом деле, мы видели, как солнце опускается за обширной равниной, весьма напоминающей равнины Ла-Манчи, которые описывает Сервантес в своей комической «Илиаде», доныне не имеющей себе равных, как и та, другая «Илиада», и называющейся «Дон Кихот». А утром, проснувшись в Рокфоре, мы оказались в совершенно новом краю. Если бы Ланды находились не во Франции, а в двух тысячах льё от нее, то мы располагали бы уже полусотней описаний этой местности, и она была бы известна, как пампасы, как долина Нила или берега Босфора. К несчастью, Ланды расположены между Бордо и Мон-де-Марсаном, поэтому мимо них то и дело проезжают, но никогда их не посещают.
На восходе солнца Ланды представляют собой необыкновенное зрелище. По обе стороны от нас простиралась бескрайняя равнина, усеянная пятнами рыжеватого вереска и напоминающая этим шкуру гигантского тигра; горизонт на востоке, пылавший огнем, уже струил слабый свет, а на западе, напротив, мрак вступил в свою последнюю битву и медленно отступал, волоча за собой темные складки своего покрывала, еще усеянного кое-где звездами. Впереди, то есть на юге, взгляд упирался в незыблемую стену остроконечных зубцов — это на лазурном испанском небе вырисовывались серебристые вершины Пиренейских гор.
Все это — песчаная равнина, рыжеватый вереск, темные и пылающие горизонты — все это пробуждалось к жизни, столь же юной и столь же жаждущей бытия, как в первый день творения. Жаворонки с пением отвесно взмывали в небо. Подгоняемые пастухами на длинных ходулях, брели стада овец, поднимая бесчисленные стаи красных куропаток, которые в испуге взлетали с шумом, а затем опускались шагах в пятистах от того места, где они поднимались в воздух. И, наконец, невидимый, надежно затаившийся в траве перепел испускал пронзительные и ясные звуки, которым металлический скрежет цикад словно создавал непрерывное басовое сопровождение.
На почтовой станции в Рокфоре мы заметили, что изменения произошли и в характере упряжки. Вместо норовистых белых лошадей из Перша и тяжелых нормандских лошадей, скрещенных с датскими, появились маленькие тощие лошадки с развевающимися хвостом и гривой, дожигавшие в упряжке, для которой они никак не были приспособлены, остатки арабской крови, которую их предки влили им в жилы, когда мавры, спустившись с Пиренеев, прошли через Гиень, чтобы завоевать Францию, как они завоевали Испанию. Такая замена дала нам возможность выиграть по десять минут на каждом льё. Что ни говори, порода всегда чувствуется, как бы мало от нее ни оставалось.
