Спустившись с этой удобной для обзора возвышенности, прозванной жителями Вьенна горой Соломона вследствие искажения двух латинских слов salutis mons[22], мы направились в местный музей, который вот-вот должен был закрыться. К счастью, нам удалось отыскать хранителя музея, г-на Делорма, и он с радушием и гостеприимством, какие можно встретить лишь в провинции, не только разрешил нам продлить наше посещение сверх положенного часа, но и пожелал стать нашим экскурсоводом и лично показать нам свою прекрасную коллекцию древностей. Впрочем, сколь ни любопытны были античные обломки, собранные в этом древнем храме, который служил теперь музеем, первое, что привлекло мое внимание, был недавний портрет некоего молодого человека, чье лицо показалось мне знакомым. Однако, поскольку мне так и не удалось вспомнить, кто это, я обратился с вопросом к г-ну Делорму, и он мне ответил, что это Пиша.
Я тут же мысленно перенесся на семь-восемь лет назад и вспомнил, где мне приходилось видеть это лицо: это был тот самый вечер, когда состоялось представление «Леонида», имевшее огромный успех благодаря достоинствам пьесы, таланту Тальма и чудесной постановке, которой руководил Тейлор. Еще очень молодой в ту пору и никоим образом не надеявшийся добиться того, чего Пиша достиг после одиннадцати лет работы и выжидания, я явился на это представление как новообращенный поклонник театрального искусства, чтобы извлечь для себя урок из этого первого творения автора, которое слишком расхваливали тогда и слишком забыли теперь. Выйдя после пятого акта, я увидел в коридоре молодого человека, окруженного, сдавленного со всех сторон и буквально поднятого на руки друзьями. У него было красивое волевое лицо, по которому можно было судить, насколько он полон надежд на будущее; в глазах у него искрилась гордость, сжигавшая в тот день его душу; его волосы были отброшены назад и открывали сиявший радостью лоб. О! Как я жаждал тогда, видя его смеющимся и плачущим от счастья, чтобы моя судьба сложилась так же, как у него! Я отдал бы все, чтобы стать им!.. Ведь кто мог подумать тогда, что этому человеку, настолько исполненному счастья, что он возомнил себя богом, осталось жить всего несколько дней, и что спустя какое-то время его творение, которому Тальма даровал такую блистательную жизнь, перейдет в небытие и никогда больше не появится на свет? Кто сейчас помнит о Пиша и о «Леониде», кроме меня, когда я пишу эти строки и, закрывая глаза, вижу, как проплывают в моей памяти автор и его сочинение, подобные двум теням, проходящим во мраке.
