«Какой-нибудь эго-Мережковский приподымал бы свою многозначительную перстницу и говорил: гениальный вы человек, Сергей Александрович или Александр Васильевич, стихи ваши изумительны, а образы, какая образность, а потом бы тут же съехал на университет, посоветовал бы попасть туда и, довольный тем, что всё-таки в жизни у него несколько градусов больше при университетской закваске, приподнялся бы вежливо встречу жене и добавил:
– Смотри, милочка, это поэт из низов.
А она бы расширила глазки и, сузив губки, пропела:
– Ах, это вы самый, удивительно, я так много слышала, садитесь.
И почла бы удивляться, почла бы расспрашивать, а я бы ей, может быть, начал отвечать и говорить, что корову доят двумя пальцами, когда курица несёт яйцо, ей очень трудно…
Да, брат, сближение наше с ними невозможно. Ведь даже самый лучший из них – Белинский, говоря о Кольцове, писал „мы“, „самоучка“, „низший слой“ и др., а эти ещё дурнее. С ними нужно не сближаться, а обтёсывать, как какую-нибудь плоскую доску, и выводить на ней узоры, какие тебе хочется. Таков и Блок, таков Городецкий, и все и весь их легион».
Для таких коллег по искусству Есенин выдумывал себя и «подкладывал» всем созданный образ за подлинник.
Поэт легко сходился с людьми, но в большинстве из них быстро разочаровывался. С Ивановым-Разумником был близок до своего трагического конца. В. И. Эрлих оставил потомкам небольшой этюд о последней встрече друзей в «Детском Селе»:
«Поезд ещё не остановился, но мы соскакиваем на ходу и, с невероятным шумом, перебегаем платформу. Все мы вооружены китайскими трещотками и стараемся шуметь как можно больше. Но, выйдя на улицу, Есенин сразу принимает степенный вид и командует:
– Вот что! Сначала к Разумнику Васильичу! Повзводно! Раз! Два! Да! Чуть не забыл! К нему – со всем уважением, на которое мы способны! Марш!
Через четверть часа мы у Иванова-Разумника. Ласковый хозяин, умно посматривая на нас сквозь пенсне, слушает стихи и сосёт носогрейку.
– Так-с… Так-с… (вдох). Пушкинизм у вас (выдох), друзья мои, самый явный! Ну что ж! (вдох). Это не плохо! (выдох). Совсем не плохо!
Перед уходом Есенин просит его сказать вступительное слово на вечере в Доме учёных.
Хозяин жмёт руку и ласково посапывает:
– Скажу, скажу! Но только для вас, Сергей Александрович! Только для вас!»
Кстати, о А. А. Блоке. При первой встрече с Александром Александровичем с Есенина, по его признанию, от волнения капал пот. Прошло три года, и мэтр русской поэзии стал для него доской, на которой выводить свои узоры призван он – Есенин. Несколько позже Сергей Александрович писал, что Блок «конечно не гениальная фигура» и не любит он его как мастера «в нашем языке», ибо он только «по недоразумению русский».
