– Другие говорят то же! А только я, вот убей меня Бог, ничего тут не понимаю…»
Великий поэт кокетничал, ибо в поэме есть (кроме первой) и другие строфы, из которых явствует, что от будущего он, образно говоря, ждал манны небесной:
Зреет час преображенья,
Он сойдет, наш светлый гость,
Из распятого терпенья
Вынуть выржавленный гвоздь.
От утра и от полудня
Под поющий в небе гром,
Словно вёдра, наши будни
Он наполнит молоком.
И от вечера до ночи,
Незакатный славя край,
Будет звёздами пророчить
Среброзлачный урожай…
7 ноября (по н. ст.) произошла Октябрьская революция. В газете «Русская воля» Леонид Андреев так характеризовал приход большевиков к власти:
«Ты почти Бог, Ленин. Что тебе всё земное и человеческое? Ты победил русский народ. Единый – ты встал над миллионами. Маленький – и даже щуплый, ты осуществил то, что не удалось и Наполеону: завоевал Россию, под ноги свои бросил всякого врага и супостата. Чем же ты недоволен, Великий? Улыбнись, взгляни ласково на твоих слуг и рабов, иначе… мы умрём от страха!
Горе побеждённым! Вот ты уже выше старой Александровской колонны. Вот ты уже над городом, как дымное облако пожара. Уже нет человеческих черт в твоём лице; как хаос, клубится твой дикий образ, и что-то указует позади дико откинутая чёрная рука…
Густится мрак, и во мраке я слышу голос:
– Идущий за мною сильнее меня. Он будет крестить вас огнём и соберёт пшеницу в житницу, а солому сожжёт огнём неугасимым. Клубятся свирепые тучи, разъярённые вихрем, и в их дымных завитках я вижу новый и страшный образ: царской короны на царской огромной голове…»
Да, не один Есенин пытался увидеть ту реальность, в которую вели Россию две революции, свершившиеся на протяжении восьми месяцев!
В автобиографии 1925 года Сергей Александрович писал: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал всё по-своему, с крестьянским уклоном». В аналогичном, но более раннем документе, Есенин был откровеннее – писал, что был в это время близок к партии эсеров, даже жил с её представителями в одном доме.
В. С. Чернявский вспоминал:
«Первое время Сергей жил ещё в доме № 49 близ Симеоновской, куда и повёл меня за собой. Там в общей столовой, похожей на склад литературы, сидели за чаем, видимо, партийно связанные друг с другом жильцы с типичной наружностью работников печати, недавних подпольщиков. Кажется, Сергей говорил мне о своей причастности к партии левых социалистов-революционеров, но, вероятно, мне и тогда подумалось, что прямого участия в политической работе он не принимал. В первый раз я видел его в таком кругу: его золотая голова поэта и широкая улыбка сияли среди чёрных блуз и угрюмых глаз, глядящих из-за очков».
