.
Джон, который единственный из нас не сгорбился в своем кресле, подал голос:
– Мы все еще собираемся посетить Ватикан, верно?
– Да, конечно.
Конечно же мы не могли выделить четыре часа на шоу в Вест-Энде, но зато мы проводим целое утро в Ватикане ради Джона. Думаю, это неудивительно: Джон – католик до мозга костей, как и его мать, и хотя его отец, Джефф Брекстон, таковым не является, он, очевидно, позаботится о том, чтобы у нас было время сделать все, что важно для его сына. Так было всегда.
Эрин кивает Энджелу.
– Хочешь что-нибудь уточнить, дорогой?
Энджел делает вид, что задумался.
– Хм, а в Лондоне все еще можно употреблять алкоголь с восемнадцати лет?
Женщина вздыхает.
– Да.
Энджел усмехается.
– Тогда вопросов больше нет, ваша честь.
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на Зака, который сидит, подперев голову рукой.
– Ты что-то притих, – говорю я.
– М-м-м? – Он моргает. – О нет, я в порядке. Никаких вопросов. Театры, выпивка и… господи… Звучит неплохо.
– Пора спать, да? – спрашиваю я, и он кивает, его глаза закрыты.
Эрин понимает намек.
– Хорошо. Микроавтобус у входа. Напишите мне эсэмэс или на электронную почту, если у вас возникнут вопросы, и увидимся в воскресенье рано утром.
Мы все поспешили скорее убраться из комнаты, пока Эрин не вспомнила о чем-нибудь еще.
– Я знаю, что все вы соблюдаете закон и не употребляете алкоголь! – обращается она к нашим спинам. – Но помните, что похмелье и трансатлантический перелет не сочетаются, ясно?
Мы с Заком занимаем заднее сиденье в микроавтобусе, а Энджел и Джон сидят впереди, во втором ряду. Обычно мы болтаем по дороге в отель, но сегодня я особенно устал. Как будто я только что пробежал марафон: последний запас энергии, который я хранил для финишной прямой, окончательно исчерпан. У нас не было целых четырех выходных дней в течение… чертовски долгого времени.
Несмотря на то что наш отель находится не так далеко, Энджел свернулся калачиком и дремлет на своем сиденье, а Джон надевает наушники, чтобы расслабиться под музыку.
Оставшись, по сути, с Заком один на один, я смотрю ему в глаза.
– Не могу поверить, что все закончилось, – говорю я.
Зак приподнимает бровь.
– У нас впереди еще вся Европа.
Когда голос Зака опускается до шепота, он почти не меняется. Такой нежный. Его голос похож на мех олененка. Мягкую постель из мха. Под его убаюкивающий тембр можно заснуть.
– Верно. Но ощущения другие.
– Вскоре это станет новой рутиной.
– Может быть. Как и все это. – Я неопределенно машу рукой. – Сейчас уже кажется нормальным.
