Пропасть, в которую суждено было ему, как каждому вору, рано или поздно упасть, все углублялась, но остановиться Скирдюк уже не мог: привык к широкой жизни, к сидению в «Фергане»; каждая выпивка требовала опохмела... и все начиналось вновь.
— Много у тебя не хватает сейчас? — спросил Роман, уже повязывая галстук и морщась — можно было подумать, из-за того, что накрахмаленный воротничок слишком туг.
Скирдюк назвал какие-то приблизительные цифры.
— Ну и как же ты намерен выпутываться? — поинтересовался Роман, снова же — весьма равнодушно, так, будто речь шла о ком-то постороннем.
Пытаясь сохранить достоинство, Скирдюк еще хорохорился:
— Завяжу с гулянками, буду экономить, пускай понемногу...
Пианист хмыкнул и поправил узел на галстуке.
— Ну, а нагрянет ревизия из штаба?
— Тогда одно остается, — ответил, помрачнев Скирдюк, — пулю в лоб.
Теперь Роман взглянул на него с уважением.
— А духу хватит?
— Не беспокойся, — сердито бросил ему Скирдюк.
— Что ж, ты заговорил по-мужски. Мне это нравится. Но мужчина должен все-таки поискать прежде выход. Шлепнуть себя никогда не поздно.
— Какой там выход? — Скирдюк не скрывал теперь своего отчаяния.
— Не знаю, — Роман начал раздражаться, — тебе твоя обстановка известна лучше, ты и ищи. Что я могу тут посоветовать? Я же не хозяйственник...
Скирдюк мрачно заключил:
— Ладно. Извиняй, что поднял тебя рано. — Он встал, намереваясь покинуть Романа, и тут пианист ухватил его за рукав и усадил на табурет. Он стал собран, заинтересован и от него повеяло такой энергией, что Скирдюк ощутил надежду, еще боясь в нее верить.
— С документами ты ничего сделать не можешь? Ну там подчистить, подправить?
— Такое лучше и не пробовать: ревизоры в штабе — каждый что твой бес. Насквозь глядят.
— Ну, а перетырить? Одолжить продукты где-нибудь на время?
Разговор пошел теперь и впрямь деловой. Роман словно переродился, и Скирдюк отвечал ему, почему-то не удивляясь даже: откуда известны музыканту и жаргон и приемы деляческой практики?
— Ни на одном складе задарма не выручат. За все надо давать: гроши, а то и — долю. Добренького дяди нигде у меня нема.
— Сам виноват, — прервал Роман Скирдюка так, будто только что поймал его на слове, — мог бы у тебя быть не только дядя, но и более близкий родич.
Скирдюк уставился на него недоуменно.
— Ты все эти байки травишь про госпитального соседа. Как там звали его, который от гангрены помер?
— Зурабов... Назар... А что?
— А то, что папаша его, если я тебя правильно понял, на холодильнике начальником экспедиции. Значит, весь вывоз у него в руках!
