В деревянной будке, наконец, задребезжал телефон, появилась пожилая женщина в тулупе, с флажком в руке, машинист нырнул вглубь паровоза, из-под колес покатились клубы серого пара, паровозик пронзительно вскрикнул и с трудом, будто колеса успели примерзнуть к рельсам, тронулся с места. И тут же оживилось все: заурчали моторы, вскинулись понукаемые лошади; женщина повертела рычаг, и, едва жердь поднялась, застоявшийся транспорт ринулся к Ташкенту. Однако мотоциклист никак не мог запустить двигатель. Мимо него проехали, свирепо ругаясь, потому что он занял часть дороги, почти все, и тут он наконец перестал мучить рычаг, заглянул в мотор и сплюнул в сердцах: пока он уходил к шлагбауму, чья-то умелая рука вытащила из гнезда запальную свечу. Вещь эта была, разумеется, дефицитна, безвестный воришка мог получить за нее пару червонцев на толкучке, деньги не бог весть какие: судя по всему, мотоциклист готов был сейчас уплатить за свечу гораздо больше. Он и кинулся с сотенной бумажкой в руке к первой же машине, показавшейся со стороны Чирчика.
Водитель, молодой, с выпуклыми веселыми глазами, с непринужденностью, свойственной южанам, вступил в беседу, замысловато обругал жуликов которые «тащат, собаки, на каждом шагу, а ты только подумай, что́ он там взял? На лепешку ему не хватит, а человек из-за него мучиться должен». Запасной свечи у словоохотливого шофера, однако, не оказалось. «Извини, конечно, но даже у нас, в «Заготзерне», с запчастями теперь не дай бог как тяжело...» Он дал газ и хотел уехать, но тут мотоциклист, с виду — демобилизованный командир, на петличках его сохранился след от кубика, просто-таки взмолился: не подкинет ли шофер его на своей «эмке» до Ташкента?
Водитель вдруг утратил всю свою приветливость и хмуро сообщил, что возить «левых пассажиров» ему решительно запрещено, что местом своим он рисковать не намерен («Считай, кроме карточки, я три кило пшеницы в неделю имею...»), но мотоциклист, заискивающе поглядывая на шофера, посулил, что отблагодарит его по высшему классу. Он уже отволок свой мотоцикл поближе к будке, небрежно приткнул его к насыпи, достал из багажника портфель и кинулся к «эмке».
Всю дорогу шофер молчал, зло орудуя баранкой. За переездом, в начале Пушкинской, он съехал к обочине и остановился, по-прежнему не глядя на нежеланного пассажира, который в очередной раз беспокойно взглянул на свои часы.
— Кировские? — взгляд водителя наконец оттаял.
