* * *
Гном долго думал, прежде чем решиться на этот шаг, он хорошо понимал, что ему придется уйти из акушерства, и скорее всего из медицины. Предательства, а он собирался совершить именно предательство по отношению к своим коллегам, в медицине не прощали. Даже если человек потом, после обращения в официальные органы, имея связи, становился начальником, он все равно был всю оставшуюся карьеру изгоем. Но ситуация была патовая, Гном прекрасно понимал, что творится в центре, причем дела шли все хуже, нормальных детей после ЭКО рождалось все меньше, и он связывал это даже не с каким-то злым умыслом своих коллег, который несомненно присутствовал, более того, хорошо оплачивался самой «схемой», а тем неизбежным халатным отношением, которое появлялось на фоне любой платной медицинской схемы, да еще за гранью законности. Вложения в последствия медицинских процедур, особенно таких сложных и высокоточных, как ЭКО, обеспечивалось не только, и не столько профессиональными навыками, сколько душевными усилиями, энергетиков работающих медицинских сестер, и врачей. А тут все было из рук вон плохо, во-первых, контингент лечившихся женщин в отделении, да и во всем центре, был избалованным, резким, капризным. Во-вторых, социальное неравенство присутствовало практически у всех, женщины были ну очень богатые, а их мужья очень влиятельные. Работай врачи с обычным контингентом в рядовом родильном доме, они бы хотя бы в 5 случаев из десяти не сравнивали бы не в свою пользу тот уровень жизни, который им обеспечивала медицинская профессия, даже в рамках частной медицины. Слишком резким был диапазон возможностей у «богатеньких буратино», и у них, трудившихся за зарплату, пусть в три раза превышающую зарплату их коллег из бюджетных учреждений, но не дававшей им и сотой доли тех возможностей, которая была у этих «владельцев заводов, газет, пароходов».
Гном знал, что не найдет себе в городе другой работы. Но у него, честно говоря, было предложение получше, чем остаться здесь работать, и видеть все это безобразие изо дня в день. Потому что все, что происходило на его глазах, можно было только назвать этим словом, и никак иначе. Халатное отношение к женщинам, злость среднего персонала, скрываемая тщательно, но прорывающаяся резко, когда женщина была в зависимом положении или под наркозом. Подмена младенцев, сокрытие следов этой подмены, молодые мамочки, которых по договоренности с главным врачом кто-то присылал на роды из области, и они шли на заклание, хотя ни одной из них не отдали младенца, с радостной улыбкой, считая, что они вытянули свой главный лотерейный билет. Когда рожениц с патологией было слишком много, и ребенка матери можно было отдать, здоровой мамочке вручали больного ребенка, а здоровый малыш отправлялся в богатый дом. И не было возможности что-то доказать, даже в центре медицинской генетики все было схвачено, он прекрасно понял, почему разбилась на машине их пациентка, недалеко от центра установления отцовства. И как всегда никого не найдут. Поэтому Гном твердо решил идти в милицию, вернее даже не в милицию, а в прокуратуру. Причем не просто так, с парадного входа, а у него был хороший знакомый — прокурор, его одноклассник. И на удивление очень порядочный человек.
