Блик | страница 5
Я чувствую, как трепещут мои поникшие ленты, словно желая подняться и пройтись по припухшей щеке, словно желая утешить.
Но ничего подобного я не заслуживаю. Сэйла больше никогда не утешит мать. Рисса не получит утешение в объятиях мужчин, которые ей платят за удовольствие. Мидас не получит утешения от марширующей к нему армии.
Солдаты Четвертого королевства пробираются сквозь снег, по пустой равнине передвигается темная сила. Они скользят шелковистым потоком из черной кожи и гладких обсидиановых лошадей, пересекающих страну вечного холода.
Я понимаю, почему вся Орея страшится войска короля Ревингера – или короля Рота. Если не брать в расчет его магию, то эти солдаты, даже без своих боевых доспехов, – вселяющее страх зрелище.
Но никто из них не сравнится с идущим во главе командиром.
Время от времени я замечаю его скачущим на лошади. Дорожка ужасных шипов вдоль его позвоночника изгибается так же, как и жестокие хмурые брови. Черные глаза, похожие на бездонную пропасть, готовы поймать в западню любого, кто осмелится в них заглянуть.
Фейри.
Здесь и сейчас рядом с нами чистокровный фейри. И он не прячется, а возглавляет армию жестокого короля.
Я воспроизвожу в памяти наш разговор, от которого начинают дрожать руки и становятся липкими ладони.
Я знаю, кто ты.
Забавно, то же самое я хотел сказать про тебя.
Я пребывала в ступоре, когда он произнес эти слова, и разинула рот, как выброшенная на сушу рыба. Он лишь ухмыльнулся, сверкнув на долю секунды своими свирепыми клыками, а потом дернул головой в сторону этой кареты и запер меня в ней.
Но я привыкла сидеть взаперти.
Здесь я уже несколько часов. Волнуюсь, обдумываю, проливаю слезы и рвано дышу, пытаясь постичь случившееся.
Чаще всего я позволяла себе давать волю чувствам, пока никто не видел.
Я прекрасно понимаю, что нельзя показывать слабость марширующим рядом солдатам и особенно командиру.
Поэтому позволяю себе разом все прочувствовать в уединении деревянных стен, разрешаю эмоциям взять верх, позволяю поселиться в голове тревожной мысли «что теперь будет».
Потому что понимаю: как только процессия остановится на ночлег, я не смогу выставить эту уязвимость на всеобщее обозрение.
Поэтому я сижу.
Сижу и смотрю в окно, голова кружится, тело ноет, слезы текут, а я осторожно распутываю узлы на моих несчастных поруганных лентах.
Золотые атласные полоски, растущие по бокам моего позвоночника, кажутся сломанными. Они болят и горят там, где капитан Фейн жестоко завязал их в клубки. Каждое прикосновение заставляет их вздрагивать, а меня – скрежетать зубами.