Последовала долгая пауза, которую Брунетти совершенно не хотелось нарушать.
– Единственное, что было в нем настоящего, – это тяга к латыни. Он действительно любил ее, язык и все, что на нем написано.
– Ваш брат был хорошим учителем?
– Да. Тут он выкладывался на все сто, и у него получалось. Альдо заражал мальчиков своим энтузиазмом, учил их понимать суровую четкость латинского языка, глубокую логику в построении синтаксических и смысловых конструкций.
– Вы знаете это с его слов?
Подумав немного, Франчини ответил:
– Нет. В свое время Альдо и меня учил. Он уже был студентом университета, когда я только пошел в личео. Брат помогал мне первые годы, благодаря ему я понял, что эти языки – латынь и греческий – совершенны. – Он умолк, обдумывая сказанное, потом продолжил: – Альдо показал мне, что язык можно обожать. – И более уверенным тоном добавил: – Я встречался с его бывшими учениками, и все они говорят: уроки Альдо были увлекательными, у него они узнали гораздо больше, чем у других педагогов. Альдо учил любить языки, и мы любили его за это.
Эта формулировка несколько обеспокоила комиссара.
– Скажите, а не могло ли быть, что у вашего брата… с мальчиками?..
– Это исключено. Альдо обожал женщин. У него были любовницы по всему Венето[102]. Однажды он проговорился – на пьяную голову, – что хорошо поживился за их счет. Просил их жертвовать на Церковь…
– Им было известно, что он священник?
– Некоторым – да, но не всем.
– Понятно, – сказал Брунетти и тут же спросил: – И вы все знали?
– Я узнал об этом не сразу. На это ушли годы. Точнее, вся моя жизнь, – сказал Франчини, и комиссару показалось, что впервые за все время в его голосе появилась горечь.
– Разумеется, – кивнул Брунетти. – Но как вы это узнали? Откуда?
– От общих друзей, – последовал ответ. – Или, скорее, от моих друзей, которые как-то пересекались с Альдо. – Франчини снова откинулся на спинку скамейки и вытянул ноги. – Кое-что мой брат говорил сам, когда ему хотелось похвастаться, – продолжал он с некоторым смущением. – Кому, кроме меня, Альдо мог об этом рассказать? О женщинах, и о деньгах, и о том, насколько он умнее окружающих.
– Когда у вас случались такие разговоры?
– Довольно часто, когда я приезжал навестить брата. Потом я понял, что больше этого не вынесу – особенно после исчезновения картин. И я перестал сюда приезжать. – Франчини посмотрел на здание на другой стороне канала. – Тут я вырос. И чувствовал себя как дома…
