Быть бедным паршиво, и паршиво чувствовать, что этой бедности ты заслуживаешь. Начинаешь думать, что бедный ты, оттого что тупой или уродливый. А потом ты начинаешь верить, что ты тупой и уродливый, потому что индеец. А оттого что ты индеец, ты начинаешь верить, что твоя судьба – быть бедным. Замкнутый круг, черт его дери, и с этим ничего нельзя поделать.
Бедность не дает силы, не учит настойчивости и терпению. Единственное, чему учит бедность, – это как быть бедным.
И вот, бедный, маленький и слабый, я взял Оскара на руки. Он лизнул мне лицо, потому что любил меня и доверял. А я вынес его на лужайку и положил под яблоней.
– Я тебя люблю, Оскар, – сказал я.
Оскар посмотрел на меня, и, могу поклясться, он понял, что происходит. Понял, что собирается сделать папа. Но не испугался. Он явно испытал облегчение.
А я вот нет.
Я побежал прочь со всех ног.
Я хотел бы побежать быстрее звука, но на это никто не способен, как бы ни было внутри больно. Поэтому я услышал выстрел папиного ружья, когда он застрелил моего лучшего друга.
Патроны-то всего пару центов стоят, их любой может себе позволить.
После смерти Оскара мне было так погано, что хотелось заползти в какую-нибудь нору и больше не вылезать. Но Рауди отговорил.
– Думаешь, кто-нибудь заметит, что ты пропал? – хмыкнул он. – Ну так выкинь это из башки.
Жестко, но справедливо.
Рауди – самый крутой пацан в резервации. Длинный, худой, сильный – змея змеей.
И сердце у него сильное и злобное, как у змеи.
Но он мой лучший друг, ему на меня не наплевать, поэтому он всегда говорит мне правду.
Конечно, прав он. Исчезни я с лица Земли – никто скучать не станет.
Вообще-то, Рауди будет по мне скучать, однако нипочем не признается в этом. Слишком он крут, чтоб нюни распускать.
Но кроме Рауди, родителей, сестры и бабушки – никто.
Я для резервации ноль без палочки. Отними от ноля ноль, всё равно ноль останется. Так какой смысл отнимать, если ответ не меняется?
И я выкинул это из башки.
К тому же у Рауди это было худшее лето в жизни.
Папаша у Рауди крепко пьет и крепко бьет, так что Рауди и его мать вечно ходят в побоях.
– Это боевая раскраска, – говорит Рауди. – Так я еще круче выгляжу.
Наверное, он и впрямь так считал, потому что Рауди никогда не прятал следы побоев – так и расхаживал по резервации с синяком под глазом и рассеченной губой.
Сегодня утром он зашел, хромая, с трудом доковылял до кресла, плюхнулся в него, задрал ногу с распухшим коленом на столик и ухмыльнулся.
