Граф подал Флавии бокал просекко и сел напротив, не мешая жене развлекать именитую гостью воспоминаниями о постановке, которой он не видел. Когда же разговор зашел непосредственно о Тоске, конте сообщил, что билеты на последний спектакль уже заказаны: их с супругой планы изменились, и из Лондона они вернутся раньше, чем ожидали.
– Если это представление вообще состоится, – сказала Флавия, вызвав всеобщее недоумение.
– Смею спросить, синьора: почему вы так говорите? – обратился к ней конте.
– Последние два спектакля ходят слухи о забастовке. Обычная история: контракт не продлен, и люди отказываются работать. – Прежде чем кто-либо успел задать следующий вопрос, Флавия упреждающе вскинула руки: – Это касается лишь работников сцены. Маловероятно, что к ним присоединится кто-нибудь из певцов. Значит, даже если люди будут бастовать, это не помешает нам выйти на сцену и спеть.
Вошла горничная и сообщила, что стол накрыт. Конте встал и предложил Флавии руку. Брунетти взял под локоть тещу, а потом – вопиющее нарушение этикета! – притянул к себе Паолу и, не отпуская ее руки, ввел обеих женщин в столовую. Тему забастовки, разумеется, к столу брать с собой не стали.
Брунетти оказался напротив гостьи, которая продолжала беседовать с контессой, теперь уже делясь своими впечатлениями от города после долгого отсутствия.
Когда горничная подала рулетики-инвольтини с начинкой из молодой зеленой спаржи, Флавия обвела взглядом лица присутствующих.
– Вы все – венецианцы, – сказала она, – так что мне, наверное, лучше оставить свое мнение при себе.
Повисло молчание. Брунетти, пользуясь паузой (пока остальные ели), присмотрелся к гостье внимательнее. Первое впечатление оказалось обманчивым. Покой, умиротворение? Во Флавии ощущалось огромное внутреннее напряжение. Она ела очень мало и не прикоснулась к вину. Брунетти помнил, как много лет назад его поразила красота ее голоса – не только его тон, но и плавность, с которой певица переходила от фразы к фразе, и прекрасная дикция. Сегодня же в разговоре она то и дело запиналась, а один раз даже не закончила предложение, – словно забыла, что хотела сказать. Но в ее тоне по-прежнему чувствовалась мягкость, навевающая мысли о спелом персике.
Брунетти понятия не имел, с какого рода стрессами сталкиваются певцы во время работы. И чувствуют ли они себя отдохнувшими и свободными, пока не закончится череда спектаклей и можно будет больше не волноваться о самочувствии, голосе, погоде, коллегах? Следуя за ходом своих мыслей, Брунетти попытался представить, каково это – целый день думать о том, что вечером тебе придется работать, подобно атлету перед соревнованиями.
