— Ну, милая Алиса, какую выберешь кровать? — по-отечески спросил хозяин.
— Не знаю. Какую, Ольга, ты возьмешь?
— Я — у окна! Никто мимо ходить не будет, да и воздух почище.
Хозяин улыбнулся и вышел.
— Ох! — вздохнула Алиса и обняла Ольгу.
— Что с тобой?
— Боюсь я.
— Чего?
— Справлюсь ли.
— Подумаешь! Не сдюжишь, к старикам вернешься. Ну, пропадет двухнедельное жалованье. Сколько это, если пятнадцать тысяч за все лето?
— Пятнадцать? Обещал ведь всего двенадцать.
— Отец еще три тысячи выторговал.
— Мне тоже?
— С чего это он за тебя просить будет?
Затем Ольга сообразила, что проговорилась, и, чтобы загладить промашку, добавила:
— На свете уж так заведено, что каждый только о себе думает. Да и ты ведь не можешь того делать, что я. Тебе столько платить не станут.
Алиса, подавленная, положила на кровать еще не набитый постельник и начала переодеваться.
Вдруг кто-то без стука отворил дверь. Алиса тихо вскрикнула.
— Ого, какие мы неженки! — проговорила сухощавая, по-праздничному одетая женщина. Уже тронутые сединой волосы по обе стороны пробора завиты, а на затылке уложенная узлом коса. Это и была хозяйка.
— Здравствуйте, — сказали обе девушки в один голос.
— Здравствуйте, здравствуйте, — ответила хозяйка и почему-то презрительно усмехнулась. А может быть, Алисе это только показалось, но похоже было, что новыми батрачками хозяйка очень недовольна. — Как устроитесь, спускайтесь есть!
Хозяйка повернулась и вышла — только заколыхалась длинная старомодная юбка.
— В рабочий день волосы накрутила! Видала? — прошептала Ольга. — Должно быть, под дверью подслушивала, о чем говорили, — добавила она и поморщилась.
Девушки повязали фартуки и по новой, скрипучей деревянной лестнице спустились вниз.
В «Лиекужах» была столовая, но ею пользовались только по воскресеньям, праздникам и в обмолот и называли ее залой. В будни люди ели на кухне. Когда вошли Алиса и Ольга, за длинным столом уже ждали двое батраков, батрак-подросток и сам хозяин. Еду в «Лиекужах» готовила и хозяйка, но главной стряпухой была Мамаша, мать хозяина, сгорбленная старушка со слезливыми глазами и лживо-жалобным голосом, который вдруг мог зазвучать твердо и пронзительно. Хозяйка с работниками за стол не садилась: или пережидала всех, или уносила свою еду в залу.
Взгляды мгновенно обратились к новеньким. Девушки поздоровались, батраки что-то невнятно пробормотали, одна Мамаша ответила протяжно и слащаво:
— Добрый день, добрый день, доченьки!
