— Ваше высокоблагородие, — укоризненно протянул Владимир Викентьевич, — какое ограбление? Там поработал маг не из слабых. Не могу сказать, что сильный маг на ограбление не пойдет, но на ограбление из-за пары дешевых артефактов не пойдет точно. А там даже украшения Ольги Станиславовны остались.
— Все?
— Приходящая служанка утверждает, что все. Что вообще ничего не пропало.
Его высокоблагородие, непривыкший к противоречиям, недовольно сжал губы.
— Возможно, она не обо всем знала, — недолго подумав, предположил он. — Не будут семейные ценности показывать кому попало. Покойная была вдовой Рысьина, а они… О, смотрю, прислали все-таки представителя, — неожиданно бросил он. — Оппозиция к старшей ветви, конечно, но все-таки настоящий Рысьин, не просто кто-то из клана. Проявили уважение к покойной.
Я проследила за его взглядом. Оказывается, в оборотни Юрия я определила правильно, ошиблась только с фамилией. И с чего я взяла, что Юрий — Волков? Ах да, с того, что посчитала, что фотография была подброшена Оленькой. Вживую офицер был еще красивее, чем на фотографии, которая никак не могла передать хищной грации оригинала. Создавалось впечатление, что безупречность собственного облика стоит у Юрия на первом месте: ни одной лишней складочки, ни одной выбившейся волосинки, строго симметричные аккуратные усы. Даже траурная повязка на рукаве была идеальной. Пожалуй, желание засыпать с фотографией столь выдающегося офицера было вполне понятным, там даже могло появиться желание засыпать с ним самим. Не уверена, что было и первое, и очень надеюсь, что второе обошло стороной.
— Елизавета Дмитриевна, какая потеря для всех нас, — с точно выверенной долей печали в голосе сказал Юрий, явно думая больше о том, какое впечатление производит. — Это так неожиданно и так ужасно. Могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Юрий был с нами до конца всех траурных мероприятий. Именно с нами: от меня он не отходил ни на шаг, всячески подчёркивая, что мы друг другу не чужие люди. С одной стороны, это было действительно так: как ни крути, одна его фамилия намекала, что он мне кем-то приходится. С другой стороны, я всей кожей чувствовала, что ему что-то от меня нужно. Именно от меня, а не просто показать окружающим, что не все Рысьины поддерживают политику партии, то есть решения Фаины Алексеевны. Шло от него какое-то горячее злое голодное нетерпение. Но вида я не подавала, была с ним отстранённо-холодна, если вообще отвечала на вопросы. Все же похороны близкого человека к светским беседам не располагают, пусть даже для меня они были простой формальностью.
