«Оскорбляют, огорчают или соблазняют кого либо, мешают чему-нибудь и кому-нибудь или не нравятся эти мои верования, — я так же мало могу их изменить, как свое тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так, как я верю, готовясь идти к том богу, от которого исшел. Я не говорю, чтобы моя вера была одна несомненно на все времена истинна, но я не вижу другой — более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца; если я узнаю такую, я сейчас же приму ее, потому что богу ничего, кроме истины, не нужно. Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что вышел, я уже никак не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла.»
«Я начал с того, что полюбил свою православную веру более своего спокойствия, потом полюбил христианство более своей церкви, теперь же люблю истину более всего на свете. И до сих пор истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это христианство; и в той мере, в какой исповедую его, спокойно и радостно живу и спокойно и радостно приближаюсь к смерти.»
Высказывание Льва Толстого «до сих пор истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю» может быть истолковано и как риторическое, и как замах на создание новой религии: не отвергающей христианства, но как бы идущей немного дальше его. В XIX веке была создана как минимум одна религия (бахаи), а кроме того возникло несколько христианских сект (мормоны и др.), так что толстовский религиетворческий замысел (если он определённо существовал) имел свежие успешные прецеденты. Творить религии — дело тонкое.
* * *
Лев Толстой в письме Файвелю Гецу (5 июня 1890 г.):
«Для меня равенство всех людей — аксиома, без которой я не мог бы мыслить.»
На этом в откапывании хохм (на идише «hohma» — «мудрость») у Толстого-мыслителя можно и остановиться: для человека, настроенного выискивать истины, равенство людей (в чём бы то ни было) может быть гипотезой, пожеланием, проектом, идеалом и т. п., но только не аксиомой. Если индивид допускает в свои умопостроения хотя бы одну аксиому такого рода, он ломает барьер, мешающий допускать и другие аксиомы и рискует оказаться в окружении всяких интеллектуальных табу, делающих невозможными прорывы к более глубокому миропониманию. Думающему человеку в отношении аксиом надо быть прижимистым. Мыслитель Толстой великолепен только там, где он не сдерживался своими аксиомами.
