– Пе-еси-ик! – заорала я и, кинув на дорожке надоевшего фиолетового зайца, понеслась к нему навстречу.
Барбос второго приглашения ждать не стал: снова припал к земле передними лапами, подпрыгнул и, лая, помчался ко мне. И прежде чем Бабушка успела меня догнать, мы с ним встретились, я обняла его за шею, а он, смеясь, лизнул меня в нос.
– Пошла, пошла… пошел! – кричала запыхавшаяся Бабушка, размахивая газетой и моим фиолетовым зайцем. Пес с отчаянным лаем прыгал вокруг нее, словно хотел сказать: «Хорош сердиться! Давай играть!»
– Маша! Прекрати с ним обниматься! Это гарантированные глисты! Он же уличный! – кричала Бабушка.
Но мы с Тузиком уже неслись наперегонки: он лаял и нарезал вокруг меня круги, изо всех сил размахивая своим фонтаном, а я орала во все горло:
– Песик! Ты мой песик!
– Маша! – задыхалась за моей спиной Бабушка. – Маша! Там дорога! Маша! – Она с трудом нагнала меня, схватила за руку и сердито сказала: – Если ты сейчас же не прекратишь, мы больше никогда не пойдем в лес.
– Хорошо, Бабушка. Только пусть песик пойдет с нами!
– Нет, – сердито отрезала Бабушка и поволокла меня через дорогу.
Голова моя, естественно, была повернута назад.
Барбос же аккуратно сел на краю тротуара, цивилизованно переждал проехавшую машину и… затрусил за нами.
– Пошел! Пошел! – развернулась Бабушка.
Он остановился, слабо вильнул хвостом, улыбнулся, переступил лапами и… снова пошел за нами.
– Бабушка, смотри, он же нас уже любит!
– И что?
– И я его уже люблю. Смотри, он меня не кусает!
– А когда он умрет, что ты будешь делать? Собаки живут меньше, чем мы.
– Плакать, – подумав, сказала я.
– Плакать. – Бабушка сердито засопела. – Деня под машину попал три года назад, а мы со Светой до сих пор плачем. Их хоронить… как детей. Ты просто этого пока не понимаешь.
Бабушка еще раз сердито вздохнула, и тут мы подошли к подъезду.
– Но сейчас же он живой!
Совершенно живой и довольный жизнью, улыбающийся пес сидел поодаль от нас и слабо повиливающим хвостом подметал асфальт.
Бабушка обернулась:
– Все, парень, иди. Не трави нам душу!
Пес переступил с лапы на лапу и… не сдвинулся с места.
– Никаких собачек, – неизвестно кому сказала Бабушка и захлопнула за нами дверь подъезда.
Я не разговаривала с Бабушкой до вечера. Обнимая Мишку и Слоника, понуро сидела в своей комнате, глядя в стену и думая о том, как он там, у подъезда, один. Но потом я решила, что, наверное, у пса были и какие-то свои дела и, не дождавшись нас, он потрусил куда-нибудь восвояси и что больше мы с ним никогда не увидимся.
