Уже в потёмках, еле волоча ноги, Валя добрела до того дома. Долго не могла попасть ключом в замок – руки не слушались, дрожали. Долго раздевалась в коридоре, продолжая тяжело всхлипывать, вытирая и вытирая ползущие по щекам слёзы. Их было не остановить. Много их накопилось за эти полгода…
Она шагнула в полумрак комнаты, включила свет и, хватаясь за стену, сползла вниз.
Спустив тонкие, мослатые, как у старого коня, ноги на холодный пол, голый отец неуверенно сидел на кровати, придерживаясь руками за спинку стоявшего перед ним стула. От резкого света он быстро заморгал и сделал движение рукой, чтобы прикрыться, но силы его на этом кончились, и он неудобно повалился обратно на кровать, охая и вскрикивая.
Через неделю Светка привезла бойкую сиделку-молдаванку, которую нашла по объявлению. Та, привыкшая зарабатывать деньги таким нелёгким и невесёлым образом, была достаточно крепкой и физически, и психически, чтобы не впадать в ненужную философию. Работала честно, хорошо, ловко, с шуткой-прибауткой. И укольчики, и упражненьица, и покушать, и прибрать…
Обретя такой надёжный тыл, Валя рухнула и две недели провалялась с высоченной температурой, как сказали бы в старину – в нервной горячке.
Когда она в начале октября приехала навестить отца и сиделку, в доме пахло жилым, было очень чисто. Больной сидел в подушках, уже достаточно хорошо шевелил руками, сжимал в слабый кулак пальцы. Взгляд его хоть и был ещё мутным, но сделался осмысленным. Валю он узнал. Проклокотал что-то, повернув голову в её сторону.
Валя в работу сиделки не вмешивалась, побыла немного, слушая её уютное воркованье, выпила чаю. Оставила доброй женщине конверт с зарплатой. Забрала грязное бельё, список продуктов и лекарств и уехала.
Всю обратную дорогу Валя прислушивалась к себе. Внутри было тихо: ни страха, ни отвращения, ни ненависти, ни любви. Просто тихо. Совсем. Всё, что могла, она сделала.
Пульс гулко и часто стучал в висках. Туго связанные за спиной руки давно затекли. Кляп во рту не давал ни сглотнуть, ни глубоко вздохнуть. Глаза воспалённо слезились. Из разбитой брови сочилась алая струйка и стекала по лицу на линолеум. Было как-то неправдоподобно тихо, только пульсация крови отдавалась в гудящей голове ритмичными просверками боли. Избитая и связанная Оксана терпеливо лежала на холодном полу киоска АЗС среди осколков стекла и рассыпанных медяков и ждала, когда же, наконец, приедет хоть какая-то машина. Водитель сразу заподозрит неладное, увидев раскуроченную витрину и открытую дверь, поможет ей, развяжет, вызовет полицию… Но напряжённый до предела слух Оксаны не улавливал в глухой зимней ночи ни единого звука. Ни ветерка. Ни скрипа. Ни шагов. Ни такого желанного отдалённого гула мотора автомобиля. Она не могла сказать, сколько времени уже лежит так и сколько ещё сможет вытерпеть. На маленькую заправочную станцию, затерявшуюся в лесу на перекрёстке дорог не первостатейного значения, никто особенно не стремился. А сознание уже начинало мутиться, звон в голове усиливался, пол и стены вокруг, скудно освещённые двумя уличными фонарями, вдруг закачались, поплыли куда-то, а через пару секунд картинка перед глазами свернулась в небольшое круглое чёрное пятно и погасла.
