Глава поселения звонко постучал ножом по бутылке и вознёсся над столом, чтобы сказать тост. Застолье сперва затихло, прислушалось, затем аккуратно выпило, скромно закусило, а после второй-третьей отогрелось, зашевелилось, заговорило. Пошли в ход и песни, и слёзы, и объятия, и воспоминания, и фронтовые байки.
Колченогий Семёнов даже танцевал с дамами, отставив свой костыль, хорохорился, а потом, бледный, сидел на лавочке, долго и трудно отдыхиваясь. Но всё равно кривил беззубый рот в улыбке, выкрикивал что-то солёное…
Матвей Васильевич никогда не понимал и не терпел его. Семёнову всюду надо было сунуться, вставить своё словцо, влезть без масла. Ни годы, ни беды, ни болезни, ни утраты не изменили его. Был ли Семёнов недалёкого ума или таил за бравадой свои слабости и страхи – никому не ведомо. Матвей Васильевич уже не вдумывался в односельчанина до таких тонкостей. Между ними всё было давно решено…
* * *
Нескончаемые холодные октябрьские дожди расквасили не только дороги и окопы, не только насквозь пропитали вездесущей знобящей влагой солдатские шинели, сапоги, нательное бельё, но залили необоримой тоской саму душу.
От стрелкового батальона, в котором воевал Матвей Коровин, уцелела едва ли треть. Командир ранен. Боеприпасы стремительно иссякали. Из двенадцати пулемётов в бою оставались два. Походные кухни разбиты, из провизии только отмокшие сухари и вода из луж. Табак делили по щепотке, выкуривая одну самокрутку на пятерых. Голодные, грязные, злые от своей беспомощности солдаты отлёживались в вязкой жиже размичканных сапогами окопов, ожидая давно обещанного пополнения и отбивая слабые вылазки немцев.
Противнику тоже приходилось несладко. Расколотые атаками Красной Армии на отдельные группировки, попавшие в окружение, немцы теряли не только своё войско, но и напористость, так же страдали от голода и отсутствия подкрепления.
От истощения сил, моральных и физических, никто – ни фашисты, ни красноармейцы – не могли нанести решающий удар. Все ждали морозов, чтобы, наконец, замёрзли болота и встали дороги. Но пока что встало время. И ожидание было тягучим, сонным, болезненным.
Среди этого безвременья и прибыла в поредевший батальон небольшая рота, но назвать её полноценным пополнением язык не поворачивался. Это была толпа измождённых, израненных солдат, уцелевших в боях за городок, что располагался в сорока километрах от места, куда их теперь перебросили. Пытаясь прорвать окружение, немцы захватывали его, и дважды их оттуда выбивали наши войска. На третий не смогли, понесли огромные потери и были вынуждены отступить.
