В Камранге получили телеграмму: «Ждать Небогатова, который 26 марта вышел из Джибути». Мы пришли в Камранг около 1 апреля. Весь апрель был сплошной ужас. 26 апреля Небогатов присоединился к нам и после четырех дней, данных ему для отдыха, мы 1 мая окончательно покинули берега Индокитая. За этот месяц мы стояли в бухте Камранг, скитались трёхузловым ходом вдоль берега, стояли в бухте Ван-Фонг и, наконец, в бухте Куа-Бэ. Отовсюду нас выгоняли, т. е. приходил милейший французский адмирал и смущенно, но очень настойчиво просил уйти хотя бы в другую бухту. Это скитание нам всем сильно натрепало нервы. После соединения отряд Небогатова и крейсерский отряд вошли в бухту Куа-Бэ. Жалко, что мы не вошли в неё раньше: там, кроме тигров, никого не было. На броненосце «Адмирал Ушаков» минный офицер был мой друг детства ― Жданов. Конечно, мы обменивались впечатлениями, и его мнение и других офицеров было, но Небогатов был на высоте, все его распоряжения были продуманы, и никакой нервности не было. Весь переход был сделан безукоризненно, а ведь это были корабли, рассчитанные для береговой обороны. Это была моя последняя встреча со Ждановым: 15 мая он отказался спасаться и вместе с кораблем погиб.
На переходе от Индокитая до Цусимы мы два раза грузили уголь. Недалеко от Шанхая мы взяли курс на Цусимский пролив.
На этом последнем переходе умер Фалькерзам, тропики и непосильные работы усилили его болезнь, и он скончался до боя, флаг его не спускали, о его смерти мы узнали намного позже. Несмотря на свою комическую фигуру, это был исключительно образованный морской офицер и честный человек. Адмирал предполагал пройти пролив днем, и так как у нас было свободное время, то днем 13 мая несколько часов мы потратили на эволюции. По-видимому, мы ещё не были обнаружены, хотя прибытие транспортов в Шанхай уже много дало японцам. Ночь перед боем я стоял «собаку». (Вахта с 12 до 4 часов ночи). Ночь прошла тихо. Около 6 часов утра я был разбужен звуками боевой тревоги. Это был разведочный легкий японский крейсер «Идзуми». Попытки отогнать его сделано не было, но он и сам отошёл.
Самый бой я не буду описывать подробно.
В начале боя мы попали под перекрестный огонь. Один небольшой снаряд попал в трап, шедший на передний мостик, и разорвался как раз против прорези боевой рубки. Часть осколков попала в боевую рубку. На ногах остались только двое ― старший штурман лейтенант Прохоров и рулевой. Сколько времени я пролежал, я не знаю; когда очнулся, первое, о чем я подумал, это убит я или нет. Сейчас же подумал: если думаю, значит, жив. Второе: ранен или нет? Для этого стал двигать руками и ногами ― все исправно, значит, не ранен, но когда тронул голову, а потом китель, то увидел, что все было в крови. В меня попало семь маленьких осколков в голову и спину. Рядом со мной лежал командир и хрипел. Я хотел было поднять его, но увидел, что всё кончено. Вся задняя часть черепа была снесена, а входное отверстие было едва заметно между волос.
